У Саши буквально «чесался язык» попробовать расспросить Анечку, где она была, что видела или слышала. Авось девочка что-нибудь запомнила и сумеет рассказать более или менее связно. Хотя бы о наружности того, кто надел на нее пленку, или кто и как перенес ее из Н…ска в Фокино. Любое самое смутное, самое краткое воспоминание о трех часах, проведенных неведомо где и неведомо с кем, даже трехлетнего ребенка — ценный материал.
Но Саша тут же подумал, что здесь, в присутствии людей, ни во что не посвященных, не знающих даже о том, что вот эта самая девочка три часа назад таинственно исчезла в Н…ске, делать этого, быть может, не следует. Он видел, что так же думает и Семен Семенович, не зря же он с такой поспешностью перебил председателя сельсовета, когда тот поднял было вопрос о причине появления Анечки на дороге. Да и капитан Аксенов говорил на совещании о необходимости пресекать слухи. Нет, расспрашивать Анечку сейчас нельзя!
Саша взялся за братьев Седых.
Кузнецы охотно и обстоятельно рассказали обо всем. Они увидели Анечку метрах в двухстах от околицы деревни, на полпути к своей кузнице…
— Одну минуту! — перебил Саша. — Зачем вы шли в кузницу? Сегодня суббота, день нерабочий.
— А мы редко гуляем два дня подряд, — сказал Василий Седых. — Была небольшая работа. Сперва я думал один ее закончить, да вот Федор вернулся, ну и пошли вместе.
— А где вы были? — поинтересовался Саша.
— Да так, ездил кое-куда, — неохотно почему-то ответил Федор Седых.
— Продолжайте!
Из дальнейшего рассказа выяснилось, что Анечка появилась перед братьями как-то странно, внезапно, словно бы из-под земли. Почему они не заметили ее раньше, подходя к этому месту, сказать не могут, им самим это непонятно. Не видели, а потом, вдруг увидели, вот и все! Откуда она взялась на совершенно ровном месте, где нет ни кювета, ни деревьев, ни одного кустика, за которым девочка могла бы укрываться от глаз, они ничего товарищу младшему лейтенанту милиции сказать не могут. Может быть, девочка лежала в снегу и потому была не замечена, а потом, увидя их, встала, и тогда они ее увидели. Они не знают. Просто увидели что-то маленькое и черное.
— Черное? — удивленно переспросил Саша.
— На ней было что-то черное.
— Почему «что-то»? Платок, платье, шубка?
— Нет, что-то. Вроде пленки. Только глаза и нос не были закрыты. Пленка совсем черная. Сначала мы решили, что это негритенок. Когда подошли ближе, поняли, что обыкновенная девочка. Глазки голубые, а носик розовый. Не красный, как бывает на морозе, и не белый, как должно быть, если человек замерзает. Розовый, самый обычный, вот как сейчас. Но это мы подумали только потом. А сперва очень перепугались — ребенок на морозе, почти голый. Пленка-то совсем тонкая!
— А рубашка? Разве на ней не было рубашки?
— Была, но под пленкой ее не было видно. Да и рубашка-то тоже не шуба, ею не согреешься! Рубашку мы увидели потом, когда пленка растаяла.
— Как растаяла, сразу или постепенно? — спросил Семен Семенович.
— Почти что сразу, как в дом вошли. Сперва посветлела, потом стала серой. А потом смотрим, а ее и нет уже. Что это было?
Видимо, кузнецов очень интересовала пленка. Появлению девочки на дороге, где только что никого не было, они не придавали того значения, которое это появление имело в глазах Саши и Семена Семеновича. Они просто думали, что почему-то не заметили ее раньше, пока не подошли ближе. И больше ничего!
Саша записывал слова Седых, стараясь ничего не пропустить. Обоих братьев, конечно, допросят еще раз, но сейчас, под свежим впечатлением, они могут вспомнить подробности, которые потом изгладятся из их памяти. Кто знает, что здесь важно, а что нет! Ведь в событиях этого дня будут разбираться не работники милиции.
— Вернемся немного назад! — сказал он. — Когда вы подошли к девочке, которая показалась вам сперва негритенком, что вы делали и что говорили? Постарайтесь вспомнить поточнее, это очень важно. И не слышали ли вы, перед тем как увидеть ее, какого-нибудь необычного звука?
Кузнецы посмотрели на него с изумлением.
— Значит, слышали?
— Слышали. Действительно, был звук. Мы еще удивились — откуда это? Кругом пустынно, деревня далеко, а звук очень сильный. Пронзительный, свистящий, неприятный такой. По-моему, я уже слышал похожий.
— Вот как! Где же?
Федор Седых помолчал немного. Потом он сказал нерешительно, как говорят о том, в чем не совсем уверены:
— Да вот был случай… в аэропорту было. Самолет Ту-сто четыре опустился и рулил по земле. Звук от него был почти совсем такой же.
Саша несколько раз слышал звук подруливавшего реактивного самолета. Нет, то был совсем иной звук, чем тот, который раздался сегодня в кабинете капитана Аксенова перед появлением колхозного быка. Спутать их было нельзя. Но может быть, перед появлением Анечки на дороге звук был другим? Или Федор Седых забыл звук самолета? Вполне возможно!
— Так вы знаете, что это было?
— Нет, — ответил Саша, — не знаю. Я спросил о звуке так, на всякий случай. В этом деле важны подробности.
Он ясно видел, что оба кузнеца не поверили его объяснению. Но ни тот, ни другой ничего больше не спросили.
— Так о чем же вы говорили, когда подошли к девочке? — спросил Саша.
— Ни о чем! Не до разговоров нам было. Я скинул доху, завернул в нее ребенка — и ходу обратно в деревню. Сильно торопились. Могли ли мы думать, что девочка совсем не замерзла? Ну, а по дороге, верно, говорили кое-что. «Ты откуда?» — спрашиваю. «Из дому», — отвечает. А какой дом может быть в той стороне? Лес только. Километрах в пятнадцати верно есть деревня. Не могла же она прийти оттуда? Я говорю брату: «Ехали и ребенка выронили, не иначе, как пьяные». Василий отвечает: «Верно, если бы не пьяные не могли не заметить». — «Тебе не холодно?» — это я у девочки спрашиваю. «Нет, — отвечает, — мне тепло. Меня не уронили. А ты меня, дядя, к бабушке несешь?» — «Да, — говорю, — к бабушке». А сам думаю: не может ей быть тепло. В дохе просторно, согреться еще не могла успеть. Наклонился к лицу, а от него и взаправду теплом пахнет.
— А вы не подумали, что у девочки может быть повышенная температура? — спросил Семен Семенович.
— Ну, не-ет! Разве ж я не почуял? Пахло, как обычно от здорового ребенка. Что, у меня детей нет?!
— А во что превратилась пленка, когда растаяла? — спросил Саша, желая отвести беседу от опасной темы.
— А ни во что! Следа от нее не осталось. Вот хоть его спросите! — Седых указал на председателя.
Тот кивнул головой и сказал задумчиво:
— Странная штука! Верно Федор говорит — таких пленок у нас не видывали. Гладкая, как шелк. А на ощупь, однако, будто и нету ее. Я девочку от Федора принял, чувствую, что теплая, это уже без дохи, не замерзшая нисколько, а пленку эту только вижу. Но рассмотреть не успел, начала она как бы таять. Была черная, стала серая и исчезла. Вот так прямо взяла и исчезла!
Председатель развел руки, словно желая сказать: «Ну и ну! Вот чудеса-то! Чего только люди не выдумают!».
Пора было кончать расспросы. Все вроде ясно (вернее, все более и более не ясно!), а до конца разберутся другие — те, кому положено заниматься подобными происшествиями. Если, конечно, такие люди вообще существуют.
Саша вспомнил, что еще не позвонил Кузьминых. Но в помещении сельсовета набралось довольно много народу, могут подойти еще, говорить при всех этих людях на запретную тему, разумеется, нельзя. Придется старшему лейтенанту еще потерпеть немного.
