Продолжительность возбуждения нервной системы, вероятно, имеет предел, а для него, старшего лейтенанта Кузьминых, таким пределом явилась история с колхозным быком. Встряска нервов была слишком основательной.
— Между прочим, — обратился он к своему спутнику, — ни вы, ни Семен Семенович не говорили о том, что у нас в городе будет новый врач. Странно, почему его прислали из такой дали, как Латвия? Разве нельзя было найти врача поближе, в нашей области или крае?
— Не знаю. Мы давно дали заявку, так как Семен Семенович собирается уходить на пенсию. Ему уже далеко за шестьдесят. Вероятно, вы не слышали о том, что будет новый терапевт, случайно. А этот Фальк что-то говорил о своих легких, что ему необходим континентальный климат…
— Он не производит впечатление чахоточного.
— Туберкулез легких не всегда заметен, бывают скрытые формы болезни. Ну вот мы и пришли!
Возле одной из дверей в конце коридора толпилось человек шесть из персонала поликлиники, судя по белым халатам и шапочкам. Дверь была полуоткрыта, но никто не заходил в палату.
Главврач сказал недовольно:
— Праздное любопытство, товарищи! Занимались бы лучше своим делом. Есть что-нибудь новое?
— Нет, все так же, — ответил кто-то.
— А вы что, проверяли?
— Нет, что вы! Просто ничего внешне не изменилось.
— Прошу разойтись! Входите, пожалуйста! — обратился он к Кузьминых.
Старший лейтенант перешагнул порог.
Капитан Аксенов, обнаженный по пояс, лежал на кушетке. Его глаза были закрыты, и он казался крепко спящим. Было видно, что капитан равномерно и глубоко дышит, но дыхания не было слышно.
— Я сама положила его сюда, — объяснила вошедшая в палату вместе с ними пожилая медсестра, — чтобы он спокойно ожидал, пока приготовят повязку. А теперь вот мы не можем…
— Постойте! — перебил ее главный врач, пристально всматриваясь в спящего. — Давно он так дышит?
— Как?
— А вы что, сами не видите? Разве может так глубоко дышать человек со сломанными ребрами?
— Я… Я не знаю… Как странно!
— Мне тоже показалось странным такое глубокое дыхание, — заметил Кузьминых, — хотя я и не медик. Кроме того, по-моему, тут есть еще одно несоответствие. Насколько я знаю, во сне человек дышит поверхностно.
— Вы совершенно правы!
— Но, однако, я не вижу…
— Подойдите к больному! — сказал главный врач почему-то почти шепотом. Он словно боялся, что кто- нибудь его услышит. — В том-то все и дело, что мы тоже ничего не видим.
Он явно волновался.
Старший лейтенант недоуменно пожал плечами. Волнение старого опытного врача и его шепот были непонятны. Между ними и кушеткой, на которой лежал Аксенов, не было ничего, и потому, казалось, выполнить полученное указание «подойти к больному» нетрудно. Но Кузьминых помнил, п о ч е м у его вызвали в поликлинику, и понимал, что слова врача не пустой звук. Именно на этом коротком, всего лишь метра в четыре, пути и ожидает его то неведомое, что заставляет этого далеко не молодого хирурга так сильно волноваться.
И все же Кузьминых не мог поверить до конца…
Шаг… второй шаг… третий…
И вдруг старший лейтенант почувствовал, что четвертого шага он сделать не может. Что-то мягкое и упругое преградило ему дорогу. Создавалось впечатление, что самый воздух внезапно сгустился перед ним и чуть заметно, но несомненно осторожно толкнул назад.
Непреодолимое чувство протеста против какого бы то ни было насилия, свойственное характеру Кузьминых, заставило его сделать, вернее попытаться сделать шаг вперед еще раз. И снова невидимая преграда остановила его. Снова ощутил он слабый, отчетливо воспринимаемый толчок назад. Не умом а подсознанием понял старший лейтенант, что никакая сила не сможет преодолеть это «слабое» сопротивление. И дикая мысль, что перед ним не сгустившийся воздух и не завеса, а нечто обладающее разумом, сознательно не желающее причинять кому-либо вред, но запрещающее подходить к капитану Аксенову, сразу же превратилась в уверенность, что это так и есть.
Кузьминых отступил.
— Вот то-то и оно! — сказал главный врач.
Пожилой медсестры не было. Пока старший лейтенант «боролся» с пустотой, она успела уйти.
— Все непонятное пугает! — словно объясняя причину ее ухода, прибавил врач.
Кузьминых справился с волнением. Против ожидания, это удалось ему очень легко.
— Давно появилось это? — спросил он.
— Кто знает! Больного положили здесь после рентгена, минут сорок — сорок пять назад. А что к нему нельзя подойти, заметили минут за пять до моего звонка к вам. На часы я не посмотрел. Что же это такое, как вы думаете?
— Вопрос не по адресу. Подобные вещи вне компетенции органов милиции. Но я думаю, капитану Аксенову это не повредит.
«Скорее всего пойдет на пользу!» — прибавил он мысленно, сам не зная, почему вдруг явилась такая странная мысль.
— Смотрите, он, кажется, просыпается, — сказал врач.
Кузьминых обернулся и успел заметить, как снова закрылись глаза Аксенова. Капитан поднял руки, точно намереваясь закинуть их за голову, сжал кисти и вдруг… сильно потянулся, резким движением расправив грудь. Даже человеку, ничего не смыслящему в медицине, стало бы ясно, что такое движение никак не вяжется со сломанными ребрами.
Главврач ахнул.
— Что это значит? — спросил Кузьминых.
Оба были ошеломлены в равной мере.
Аксенов повернул голову на звук их голосов. Увидев своего заместителя, он улыбнулся.
— Ну вот меня и починили, — сказал он весело. — Можно встать, доктор?
— Кто вас «починил»? Почему вы думаете, что у вас все в порядке? — спросил главврач, подходя к Аксенову.
Он сделал это машинально и даже не заметил, что никакое препятствие не помешало ему. Но зато это сразу заметил Кузьминых.
«Неужели э т о г о больше нет? — подумал старший лейтенант. — Куда же делась странная завеса, которая только что была здесь? Уж не потому ли она исчезла, что капитан проснулся и „завеса“ больше не нужна? Но кому она не нужна, однако?»
«Странно, — едва не сказал он громко, — мне сегодня приходят в голову совершенно дикие мысли!»
Кузьминых весь напрягся, делая четвертый шаг. Но таинственной «завесы» действительно больше не было…
— Больно?
Пальцы хирурга осторожно, но достаточно сильно ощупывали бок Аксенова. Но, очевидно, боль не возникала, потому что капитан по-прежнему улыбался.
— Нет, не больно!
— А так?
— Тоже не больно. У меня даже голова не болит, — добавил Аксенов.
— А почему вы думаете, что она должна болеть?
— От наркоза.
— Какого наркоза?
— Что-то я вас плохо понимаю, доктор, — сказал Аксенов. — Вы же чинили меня под наркозом, так я
