Его лицо заставило Дженнингса открыть рот от горестного изумления. Если можно вообразить себе лицо человека, которого только что жестоко пытали, то таким и было лицо Ланга. Обросшее темной щетиной, бескровное, с широко раскрытыми, полными муки глазами, — это было лицо человека, которого истязают, истязают долго и страшно.
— Что же это? — вскричал Дженнингс.
Питер оскалился. Эта ухмылка настолько потрясла доктора, что по его телу прошла волна крупной дрожи.
— Пэтти ничего вам не сказала? — спросил Питер.
— Ты, ты скажи мне — что с тобой?!
Питер присвистнул, очевидно, забавляясь:
— Я помираю. Я уже немножко похудел, верно?
— Милый, нет, — умоляюще сказала Пэт.
— О чем это вы говорите? — недоумевающе воскликнул Дженнингс.
— Выпить, принеси мне выпить, милая, — попросил Питер.
Патриция, покачнувшись, повернулась и вышла из спальни. Дженнингс подвел Ланга к его кровати.
— Что происходит? — спросил он снова.
Ланг тяжело повалился в постель.
— Что я сказал, то и происходит. Я проклят, заколдован. Колдуном. — Он усмехнулся. — Ублюдок убивает меня. С тех пор, как я и Пэт встретились. А прошло уже три месяца.
— Может быть, ты... — начал было Дженнингс.
— Кодеин неэффективен, — бесстрастно продолжал Ланг, не слушая его, — даже морфин не помогает. Абсолютно. — Он глотнул воздуха. — Ни озноба, ни лихорадки, ни температуры. Никаких симптомов вообще. Просто меня убивают, и все. — Он взглянул на доктора сквозь полуприкрытые веки. — Странно, правда?
— Ты говоришь серьезно?
Питер пожал плечами:
— Черт его знает. Может быть, это горячечный бред. Видит бог, выпил я сегодня немало! — Он приподнял черноволосую голову над подушкой и посмотрел вперед, в окно. — Черт, уже ночь, — проговорил он и быстро повернулся лицом к доктору. — Сколько сейчас времени?
— Одиннадцатый час вечера, — отозвался Дженнингс, — а как насчет...
— Среда, так ведь? — спросил Питер.
Дженнингс уставился на него.
— Ну, я вижу, что среда уже давно прошла. — Ланг сухо закашлялся. — Пить! — крикнул он. Так как его взгляд метнулся к двери, Дженнингс тоже взглянул туда. На пороге стояла Пэт.
— Все уже выпито, — сказала она голосом виноватого ребенка.
— Хорошо, не нужно ни о чем беспокоиться, — пробормотал Ланг. — Ничего не нужно. Я все равно скоро сдохну.
— Не говори так!
— Милая моя, я был бы очень рад умереть поскорее, — произнес Питер, глядя в потолок. Его грудь неровно поднималась и опускалась при каждом вдохе и выдохе. — Прости меня, любимая, я не хотел ничем тебя обидеть. Ох, снова начинается, — произнес он так удивленно, точно ему преподнесли некий сюрприз. Неожиданно он содрогнулся в кровати всем телом, его мускулистые ноги дернулись, руки сжали лицо. Высокий, точно скрипичный звук, стон вырвался из его горла. Дженнингс увидел, что в углах рта у Питера появилась пена. Быстро вскочив, доктор бросился за своей сумкой.
Прежде чем доктор успел что-то достать, тело Питера скорчилось и упало с кровати. Молодой мужчина кричал в голос, на его лице с открытым и перекошенным ртом была какая-то животная, нестерпимая мука. Патриция попыталась снова уложить Питера в постель, но он с силой оттолкнул ее и бросился к окну.
Дженнингс хотел сделать ему внутривенную инъекцию. Несколько минут они боролись, причем Питер, с лицом обезумевшим и искаженным, пытался задушить доктора. Но наконец Дженнингс повалил его на пол и с силой ввел ему под кожу иглу шприца. Питер закричал, повалился на спину, попытался было подняться, но успокоительное средство уже растворилось в его крови, и он неожиданно уселся на пол, точно большая и страшная кукла. Глаза его прикрылись.
— Ублюдок убивает меня, — прошептал он.
Они уложили Питера в постель, укрыли одеялом, но тело его подрагивало.
— Убивает меня, — бормотал Ланг, — черный ублюдок.
— Он действительно верит в это? — спросил Дженнингс.
— Отец, ты только взгляни на него! — ответила Пэт.
— Так ты тоже веришь в это?
— Я ничего не знаю, папа. — Она в отчаянии опустила голову. — Все, что я знаю, — это что он очень переменился с тех пор, как... как вернулся... С ним что-то случилось. Он не сумасшедший, отец. Он совершенно здоров. — Она вздрогнула. — И еще — он умирает.
— Почему же ты не позвонила мне раньше?
