– Ну, месяц Обновления еще не скоро,– заметил Тарто.– К тому времени мы будем далеко.
– В Верталн? – равнодушно спросил Кадол.
– В Верталн. Пора показать Фаргалу столицу.
Верталн, первый город империи Эгерин, не так уж велик в сравнении, скажем, с Великондаром[1] или Кандиуром[2]. И сравнительно молод – какие-нибудь полторы тысячи лет. Расположенный на северном берегу реки с тем же названием, Верталн в последние столетия так густо оброс предместьями, что подножие его стены можно было увидеть только со стороны реки, а городки и селения лепились друг к другу так плотно, что не оставалось места для полей: одни огороды и маленькие садики. Зато десятки оросительных каналов избороздили землю, сотни дорог и дорожек паучьей сетью разбежались во все стороны от столицы. Впрочем, главных дорог – только четыре. Две уходили на север, третья пролегла в сторону моря, по левому берегу реки, четвертая – на запад. Милях в десяти от нее ответвлялся южный тракт, ведший к мосту через Верталн и дальше, к большому приморскому городу Буэгри. Западная же ветвь прорезала густые кедровые леса предгорий и заканчивалась на печально знаменитых серебряных рудниках.
Фургоны цирковых (теперь их стало три), переправившись через Верталн по каменному мосту (самому большому в Эгерине), свернули на восток и покатились к столице вдоль левого берега реки. По правую руку – возделанные земли, по левую – пологий речной берег. Рыбачьи хижины на черных от ила сваях; бесконечные сети, развешанные на столбах; ребятишки, плещущиеся на мелководье. Неистребимый запах рыбы – справа и аромат цветущих садов – слева. А сзади и спереди – пыльная дорога, и по ней, нескончаемым потоком,– телеги, повозки, всадники; стада коров и отары овец, которых гонят на убой, чтобы накормить эгеринскую столицу.
Фаргалу было весело. Он одинаково широко раскрытыми глазами взирал и на рослых воинов Императора, ударами хлыстов расчищавших дорогу, и на тощего деда-пастуха, с помощью трех страхолюдных псов ухитрявшегося направлять гурт жалобно блеющих овец в нужную сторону. Вон благородный едет на кауром жеребце в окружении слуг. Тощий и важный жрец Аша с громовой стрелой на остроконечной шапке вышагивает, помахивая посохом. Безногий нищий копошится в дорожной пыли прямо под копытами лошадей.
– Дед,– спрашивает Фаргал,– здесь столько зрителей; почему мы шатаемся по волчьим углам?
– Приедем в столицу – сам поймешь,– усмехается старшина.
Он тоже любит большие столичные дороги, скрип десятков тележных колес, ругань погонщиков и мычание понукаемых волов. Но еще больше Тарто любит новые земли и особенно места, куда не доберется ни один бродячий цирк. Любит не потому, что там щедро платят. Вернее, не только поэтому.
– Смотри,– говорит он названому внуку.– Это Верталн.
Фаргал вскакивает, прикрывает глаза ладонью, козырьком, от солнца. И верно, милях в десяти впереди – какие-то башни.
– Куда прешь, кривая спина! – звонко кричит кому-то Бубенец, обосновавшийся в последнем фургоне. И после паузы, видимо в ответ на реплику «кривой спины»: – Отец твой ворует рыбьи хвосты! Жена его – шлюха, а ее вонючий…
Слышится бас Большого, Бубенец замолкает, а Фаргала мучит зависть: его язык подвешен далеко не так хорошо, как у приятеля.
Западные ворота Вертална, тридцать шагов от одной сторожевой башни до другой,– распахнуты во всю ширь. И все равно плотно сбившаяся масса желающих въехать в столицу заняла без малого четверть мили. Цирковые фургоны движутся со скоростью улитки, правая упряжная нервничает и пытается дотянуться зубами до ноги погонщика на соседнем возу. Гвалт стоит неимоверный, но Тарто совершенно невозмутимо восседает на своем месте, а Фаргал, взобравшись на верх фургона, глазеет на толчею перед воротами, где по меньшей мере дюжина стражников и столько же чиновников-сборщиков суетится вокруг фургонов и телег, взимая деньги и выглядывая подозрительные физиономии. Здесь только въезжают – желающие покинуть столицу могут сделать это через любые из двух северных ворот.
Сразу же за привратными башнями поднималась сплошная стена, превращавшая въезд в Верталн в подобие тупика. Тем не менее заплатившие въездную пошлину и оказавшиеся внутри куда-то девались. В чем тут фокус, Фаргал узнал, когда цирковые фургоны наконец миновали ворота и двинулись вслед за груженной овощами арбой налево, в узкую щель между двумя крепостными стенами.
– Это зачем? – спросил Фаргал старшину.
Тарто щелкнул кнутом над головами лошадей, чтоб пошевеливались, и неторопливо пояснил:
– Предположим, ты враг. Предположим, ты разбил ворота. А дальше что? Войдут твои солдаты в этот коридор, а на головы им с двух сторон – кипящее маслице. А из привратных башен – баллисты и лучники. Это, малыш, военная ловушка. Будешь когда-нибудь водить войско – держи ушки на макушке.
– Я запомню,– деловито сказал мальчик.– А какие еще бывают ловушки?
– Это ты у Большого спроси,– уклонился старшина.– Он у нас солдат, а я так, понемножку.
– Врешь ты, дед! – засмеялся Фаргал.– Нифру рассказывала…
– Вот пусть она и рассказывает.– Тарто прищурил единственный глаз и насмешливо поглядел на внука.– Ты лучше не болтай, а смотри!
Защитная петля кончилась, и фургон выкатился на вымощенную крупным булыжником площадь. Половину ее занимал рынок, к которому тут же свернула ехавшая впереди арба, а за второй, открытой, возвышался белый, легкий, словно сотканный из кружев храм богини Таймат.
Фаргал застыл с открытым ртом, а фургон не спеша катился вперед, постукивая железными обручами колес, прямо под сень высокого портика, над которым, раскинув руки, словно собираясь взлететь, наклонясь вперед, на цыпочках, замерла изваянная из белого мрамора прекрасная богиня. За ее спиной вскинулись снежные, как будто просвеченные солнцем крылья. Запрокинутое лицо с распущенными волосами и чуть приоткрытым ртом было невероятно красиво.
– Никогда не пойму, как это сделано,– пробормотал старшина.– Каждый раз еду и боюсь – вдруг рухнет.
Фаргал удивленно посмотрел на него:
– Кто рухнет?
– Да она.
Тарто показал кнутом на статую.
Фаргал шевельнул бровями. Он не понял деда. Сам-то мальчик знал наверняка: если богиня и покинет свой пьедестал, то не упадет, а взлетит.
Задрав голову, Фаргал глядел на мраморную Таймат, и на какое-то мгновение ему показалось, что богиня слегка склонила голову набок и посмотрела на него.
Фургон докатился до края площади, тень простертой руки Таймат коснулась головы Фаргала – и волосы у него на затылке поднялись дыбом: у мальчика возникло такое ощущение, будто чьи-то прохладные пальцы коснулись его макушки.
Фургоны оставили на постоялом дворе. Заплатив особо за охрану, а за самой охраной оставив приглядывать рабыню-карнагрийку, цирковые отправились гулять по столице.
Тарто в Верталне знал каждый переулок, и для каждого переулка у него находилась своя история. Но Кадол, Мимошка и Налус слышали эти истории раз по десять, потому не прошло и часа, как их рядом не оказалось. Затем отстал Большой, встретивший приятеля-ветерана (не зря в Эгерине говорят, надолго расставаясь: «Увидимся в Верталне»), а потом, прихватив дочку, отделилась и Мили, зачарованная витринами ювелирных лавочек. Таким образом, их осталось четверо: Тарто, Нифру, Бубенец и Фаргал. Тарто рассказывал истории, Фаргал внимал, а Бубенец клянчил подарки. Иногда они останавливались, чтобы послушать уличных музыкантов или поглядеть на кукольников, представлявших какую-нибудь сказку или кусочек из жизни давно умерших Императоров.
На каждой площади, даже на пятачках перекрестков кто-нибудь да пытался увеселить народ: мимы, жонглеры, танцоры, фокусники. Но народ столицы, казалось, уже насытился зрелищами. Если и собиралось вокруг десятка два любопытных – уже много.
Фаргал понял, почему Тарто предпочитает возить свой цирк по окраинным землям. Здесь им не заработать и пригоршни медных монет. Одна лишь Нифру с легкостью затмила бы уличных плясуний, но дед и здесь разочаровал Фаргала, сказав, что настоящие танцовщицы не пляшут на улицах. На то есть
