– Ты его видела? – быстро спросила Ксения.
– У меня нет в том нужды и желания, – сухо ответила Наталья. – По мне, вообще бы с ним не встречаться. Но, боюсь, без этого не обойтись. – Она тяжело вздохнула, взяла в руку бокал с вином, однако, сделав маленький глоток, с еще более тяжким вздохом отставила его в сторону. – Думаю, кончились для нас спокойные времена, Ксюша. Судя по обозу, князь намерен жить на широкую ногу и пользоваться всеми радостями жизни. Я заметила несколько фур с лошадьми, а из нескольких кибиток раздавался лай собак. Наверняка он любитель псовой охоты, так что повода для радости нет никакого.
– Как ты думаешь, он молод? – Ксения покраснела. – То есть я хотела сказать, может, он слишком стар и ты напрасно опасаешься?
– Меня не интересует его возраст, – произнесла Наталья сухо и посмотрела на младшую сестру с укоризной. – Пусть бы его лучше скрючило от подагры, тогда уж точно не стал бы носиться по полям за облезлыми лисами и тощими зайцами. Но я повторяю: если судить по его обозу и карете, до старости ему еще далеко.
Ксения быстро перекрестилась и виновато посмотрела на сестру.
– Не сердись, Таша, но нельзя желать зла ближнему в угоду собственному спокойствию. Возможно, следует познакомиться с князем...
– Я никогда и никому не желаю зла, – произнесла сквозь зубы Наталья и сердито хлопнула ладонью по столу. – Но и потворствовать кому-то в глупейших забавах не собираюсь. С сегодняшнего дня удвою, нет, утрою охрану на всех дорогах и проселках, чтобы даже мышь не проскочила, а не то что князь с ордой своих собутыльников. И не перечь мне! – сверкнула она глазами на пытавшуюся открыть рот Ксению. – Я не потерплю, чтобы мои земли топтало это гнусное и подлое отродье, пусть оно будет даже самых что ни есть голубых кровей! И стараюсь я единственно ради Павлика и твоего благополучия. Пойми, я не хочу, чтобы ты прошла сквозь те унижения и издевательства, которые мне пришлось пережить в замужестве.
– Но ведь не все мужчины такие, как твой Федор!
– Откуда ты знаешь? – Наталья посмотрела на нее с презрением. – Мужчины – отвратительные свиньи! Ради удовлетворения своей похоти они готовы на любую низость. Это совершенно никчемные негодяи, чье вожделение не знает границ! Вонючие, потные создания с липкими руками и слюнявыми губами! – Наталья брезгливо сморщилась и прикрыла нос надушенным платочком. – Давай прекратим эти разговоры, ma bonne, иначе мне станет дурно!
Она поднялась из-за стола и направилась к дверям, выходящим на террасу, с которой открывался удивительный по красоте вид на озеро.
– Посмотри, Ксюша! – Наталья даже не повернула головы в сторону младшей сестры. Она и без того знала, что та не посмеет уйти без ее позволения. – Какой чудесный закат! Завтра наверняка окончательно распогодится. Я думаю до обеда побывать в Матурихе. Сегодня управляющий сказал, что один из племенных быков занемог. Надо будет решить, что с ним делать дальше, а вы с Павликом после завтрака отправляйтесь погулять. Я велю Антипу заложить коляску, только не уезжайте далеко от усадьбы. Возьми с собой Марфушу. Девка она ловкая и быстрая. Павлику от нее не сбежать. И охрану возьми. Егора или Семена. А лучше сразу двоих. Так мне спокойнее будет.
– Наташа, – сказала тихо Ксения, – ну зачем подобные предосторожности? Можно подумать, что на нас то ли янычары нападут, то ли разбойники в плен возьмут.
– Я знаю, что делаю, и не спорь со мной!
Ксения заметила, как забилась жилка на виске у сестры, первый признак надвигающейся ярости, и поспешила перевести разговор в другое русло.
– Как ты считаешь, Таша, может, нам прекратить на летнее время занятия чтением и арифметикой? Мне кажется, что Павлику нужно гораздо чаще бывать на воздухе, в лесу... Егор мог бы покатать нас на лодке по озеру, поучить его ловить рыбу...
– Оставь это! – Наталья крайне недовольно посмотрела на сестру. – Я сама буду решать, чему нужно и чему не нужно учиться моему сыну.
– Конечно, конечно, Таша, – Ксения покачала головой, – он прекрасно вышивает, рисует акварелью, изучает греческий, латынь, поет душещипательные песенки по-французски и итальянски и даже смирился с тем, что ему каждое утро завивают волосы. Но если б ты знала, как он все это ненавидит!
– Не преувеличивай! – оборвала ее Наталья. – Он еще слишком мал, чтобы понимать пользу того, что я делаю для него.
– Ты была чуть старше, Таша, когда вовсю нянчилась со мной, а после смерти маменьки ты вела наше хозяйство. И, как мне помнится, неплохо с этим справлялась.
– У Павлика нет надобности в девять лет вести хозяйство, для этого у меня хватает дворни. – Наталья высокомерно посмотрела на младшую сестру. – Можешь прогуляться перед сном, чтобы выветрить все эти глупости из своей головы, но не дальше беседки. Я приказала выпустить собак на ночь.
Ксения вздохнула:
– Нет, я посижу немного на террасе, а потом пойду в библиотеку и почитаю перед сном. Собаки всю ночь лают, и я долго не могу заснуть...
– Ну, как хочешь! – пожала плечами Наталья и удалилась, оставив сестру на террасе.
Ксения опустилась на деревянный диван и провела некоторое время в одиночестве. Вскоре она различила слабый шорох по другую сторону высоких перил, отделяющих террасу от зарослей недавно отцветшей сирени.
– Ты, Марфуша? – спросила она шепотом и, не дожидаясь ответа, протянула руку маленькой шустрой девушке в пестром сарафане, которая ловко перебралась через перила и спрыгнула на террасу.
– Я, барышня, я, – прошептала, слегка задыхаясь, Марфуша, горничная и первейшая подруга Ксении. Причем об этой последней роли Наталья не догадывалась, а девушки старались держать в тайне от чрезмерно строгой барыни свои дружеские отношения.
– Узнала что-нибудь? – прошептала не менее торопливо Ксения и испуганно оглянулась на чернеющие за спиной двери в столовую.
– Все, все прознала, барышня! – Марфуша почти прильнула к ее уху. – Евсей, как приказывали, поспрошал у ихнего старшего конюха, что к чему. И тот все обсказал, что ему самому известно... – Девушка смущенно хихикнула. – Только Евсейка, окромя вашего пятака, с меня тоже плату затребовал. Говорит, поцелуй в уста, а то ни в жисть ничего не узнаешь.
– И что ж, поцеловала?
Марфуша в деланом смущении отвела глаза.
– Пришлось, барышня, ведь он, идол проклятый, если сказал, что не скажет, то и взаправду не скажет, даже на дыбе молчать будет.
– Ну и как, сладко?
– Ой, сладко, барышня, дюже сладко! – Марфуша почти уткнулась носом в ее ухо и едва слышно прошептала: – Он потом меня на сеновал звал, но это уж совсем баловство! Я пригрозила ему, что непременно вам пожалуюсь, а он... он...
Девушка покраснела и отвернулась. Ксения взяла ее за подбородок и развернула к себе лицом.
– И что же он?
Марфуша закрыла лицо руками и смущенно выпалила:
– А он, собачий сын, заржал, что тот жеребец, и говорит, его, дескать, и на барышню, то есть на вас, хватит, конечно, если попросите. А то ему жалко, что такая краса на корню засыхает.
– Твой Евсей дождется, что я самолично оттаскаю его за чуб или прикажу конюху солеными розгами по одному месту отходить. Тогда посмотрим, чья красота раньше времени засохнет.
– Да ну его, охальника! – махнула рукой Марфуша. – Лучше слушайте, чего я вам скажу...
Прижавшись друг к другу, девушки некоторое время о чем-то возбужденно шептались, изредка смущенно пересмеивались, а то вдруг прыскали в ладонь или, забывшись, принимались смеяться во весь голос, но тут же спохватывались, испуганно озирались по сторонам и опять переходили на шепот.
– Вот и все, что Евсейка сумел узнать, – Марфуша весело подмигнула Ксении. – Особливо, говорит, второй барин, приятель князя, ему показался. Резвый и веселый, а красавец из себя, каких поискать! Князь тоже ничего из себя, но суров и молчалив, верно, как ваша сестрица, барышня?
– Ну, ты и придумала, – рассмеялась Ксения, – нашла с кем Наташу сравнить! Он небось усатый да
