революции.
От пограничного в Северной Монголии (далее идет так называемая Внутренняя Монголия, китайская) монастыря Юм-Бейсе мы уже шли на 41 верблюде караваном, так как там начинались пески великой пустыни Гоби, до Шибочена, это остановка у речки того оке названия, где имелось несколько монгольских юрт и был китайский старшина монгол Ма-чен. Дальше караванщик не вез, так как начиналась (конец мая) линька верблюдов, они слабеют и не идут. Тут в первый раз в лагере у речки, в небольшой отдельной палатке был устроен в наглядность и назидание, так сказать, местному населению, приезжавшему иногда издалека, с которым приходилось считаться, так как дальше от него зависела помощь, храм Шамбалы со священными изображениями по бокам и как бы престолом, что ли, где стояли священные бронзовые изображения и принадлежности буддистского служения. Иногда там служили, вернее, сидя на корточках, нараспев, однообразно читали священные молитвословия наши караванщики-ламы под управлением ламы Малонова, который говорил, что он был раньше в Ленинграде, в бурятском дацане, в Старой Деревне, и что он знает тибетский язык. Здесь мы стояли около месяца, потом нас Ма-чен перебросил за пять дней пути вперед к горам Гумбольдта в Шарагольчжи (это пастбище, куда едут ближайшие монголы, когда в Шибочене или других местах высыхает или кончается трава). Здесь был также устроен в палатке храм Шамбалы (и ламами-караванщиками под руководством ламы Малонова, и мы помогали понемногу, собирая булыжник), устроен был так называемый субурган. Монголы-кочевники стояли далеко от нас за рекой, было лишь две юрты в полуверсте от нас. Сюда приезжал Ма-чен со старшинами и духовное лицо, вроде цайдамского благочинного, который и «освятил» субурган. Приезжали также какие-то китайские таможенные власти, которые содрали с нас пошлину за купленных животных каравана. Профессор показывал им вышеупомянутые рекомендательные письма к китайцам. Сюда оке являлось и «посольство» мелкого владетельного князька цайдамского, монгола Курлак-бейсе, зависящего от влияния Сининского амбаня (Кукунорской области) и в духовном отношении — от Тибета. Он предлагал, если нужно, свою помощь верблюдами для каравана, но были уже закуплены свои животные, и дело ограничилось обменом взаимными любезностями. Здесь стояли до 19 августа 1927года, подкармливая животных и ожидая окончания линьки их и прекращения монсунов (ливней). Перейдя хребет Гумбольдта и Риттера, в Цайдаме мы встретили тяжко больного чиновника из Лхасы Чимпу, которого взяли на свое попечение, обещая довезти до тибетских властей и рассчитывая, при сношениях с ними, на его авторитет и помощь. По его совету было сделано желтое Далай-ламское знамя с надписью по-тибетски «Великий держатель молнии» (один из титулов Далай-ламы), которое следовало впереди.
Первый тибетский пост встретился у озер Олуннор, из местных жителей (милиции), которые спросили, куда едем, и пропустили с подношениями масла и сыра. Второй военный пост мы случайно из-за буруна не заметили и проехали, оставив его в стороне. Далее, уже в горах Тангля (а раньше прошли в Тибете хребты Нейчжи, Марко Поло, Кукушили и Думбуре), перед Шингди, встретили опять милицейский пост и были пропущены до Шингди, где приехали власти от Верховного комиссара народа хор (хор-па) Хорчичаба, генерала и князя Кап-шо-па, он же Командующий Востоком (т. е. восточной областью Тибета — Кам), Вращающий Колесо Правления (это его титул) — в Тибете все очень цветисто, лживо и преувеличено до небывалых размеров, как у восточных полудиких народов. На другой, кажется, день потребовали или разрешили приехать к Кап-шо-па профессору и его сыну, где было объяснено ими, что миссия, или экспедиция, желает проехать в Лхасу. Было разрешено пока, впредь до распоряжений, переехать ближе к лагерю генерала и остановиться в версте от него у речки Чунарген — в низменной болотистой местности (пастбище).
Тут генерал был якобы случайно — выезжал на усмирение каких-то беспорядков среди народа хор, но, по всей вероятности, это была военная застава для преграждения пути, так как из дальнейших слухов было видно, что экспедиции предшествовала какая-то молва, что двигается чье-то войско или какие-то вооруженные силы. Здесь началась, видимо, обычная в Тибете волокита — было категорически заявлено, что от Далай-ламы имеется указ никого из европейцев далее не пропускать и что если насильно поедем, не вслушаемся, то генералам и старшинам отрубят головы. Кап-шо-па, молодой человек 24 лет, бывший далай-ламский гвардеец, сказал, что сам напишет Далай-ламе письмо, а также уведомит гражданского губернатора в Нагчу-дзонге (верст 60 от этого места и в 250 верстах от Лхасы, первое от нас как бы укрепленное место и «город», но войска там нет). Разговор вел по-тибетски секретарь миссии Юрий Николаевич Рерих, переводя профессора и говоря с ним исключительно по-английски, так как было заявлено, что миссия американская, и нельзя было во избежание подозрений обнаруживать знание русского языка.
Генерал дважды отдал визит — один раз торжественно, с большой помпой и свитой, другой попроще, причем рассматривал палатки и разные дорожные вещи и священные буддистские предметы. Ему было сказано, что экспедиция — это западные буддисты, везущие дары Далай-ламе, к которому имеют поручение от западных буддистов, могущее быть передано только лично Его Святейшеству.
Скорого ответа из Лхасы генерал не получил и вскоре со всем лагерем снялся, оставив нас на попечение, вернее, надзор своего майора и человек десять воинов. Здесь мы пробыли около пяти месяцев в чрезвычайно бедственном положении из-за холода и недостатка продовольствия, все время слали письма и Далай-ламе, и нагчуским губернаторам, и резиденту в Сиккиме. Юрий Николаевич переводил и по-тибетски, и по-английски. В дневнике моем все полностью имеется со всеми датами. Из этого места у речки Чунаргена пришлось, ожидая, перебраться, так как она выступила из берегов от таяния на солнце снега где-то в окружающих горах, верст за 5— 7 к востоку у монастыря Бон-no (это противоположная буддизму секта в Тибете, поклонение исключительно разным «темным» силам природы). Сюда, в начале, кажется, января 1928 года приезжали к профессору оба нагчуские губернаторы, т. е. духовный (что выше в Тибете) и гражданский. Потом, тем не менее, опять были и письма, и нарочные. После долгого торга было разрешено всем двинуться в Нагчу и там. ожидать разрешения из Лхасы. Губернаторы уверяли, что разрешения не дадут и придется обратно ехать на восток через Китай (по Сининской дороге) или через Монголию. Переезд состоялся в Нагчу, где был отведен «дом» — глинобитная фанза, окруженная глинобитной же стеной, как и все здесь. Началось вымогательство разных «подарков», а между тем время все шло, и в конце концов профессор совершенно отказался от мысли ехать в Лхасу, где бы сначала бесполезно задержали и начисто обобрали, а затем, ввиду наступления времени года, все-таки воротили бы обратно через Китай или Монголию на выбор, т. е. чрезвычайно длинным и тяжким путем, из Тибета же самый ближний путь к цивилизованным странам через Сикким, откуда уже имеется узкоколейная железная дорога до Силигури, а потом и ширококолейная. Было разрешено наконец выехать, минуя Лхасу, несмотря, по-видимому, на неудовольствие там Далай-ламы и его правительства — де— вашунга, по Чантангу, своротив потом во внутренний Тибет, пересекли самую высокую там цепь юго-западных Трансгималаев, параллельно, к юго- западу, сначала по большой Непальской дороге (пути) до Сага-дзонга, а затем во внутренний и южный Тибет к юго-востоку и к Югу через Тингри, Тинкъе, Шекар и Кампа-дзонг в Сикким через Гималаи (наиболее удобный здесь перевал Сеполя и продолжение его Кару-ля). В Шекаре дошли слухи, что приезжал человек от британского резидента из Гангтока (Сикким), который пробыл дней десять и расспрашивал, кто едет, собирал все слухи, на Востоке обычно бегущие вперед в самом несуразном виде».
Но вернемся на место трагедии, на высокогорное плато Чинтанг: зима 1927 года. В лагере не хватает пищи, теплой одежды: от лютых морозов (в походной аптечке замерзает коньяк), от бескормицы гибнут верблюды: обессиленные животные подходят к палаткам, ища у людей спасения, а утром их находят мертвыми и оттаскивают в нагромождение скальных камней, где стаи диких собак и стервятники уже ждут свою добычу. Погибли почти все верблюды: к весне из ста двух осталось только десять, и те еле держались на ногах. Болеют люди. От простуды и заболеваний за зиму умерло пять человек…
Николай Константинович посылал через тибетских чиновников и представителей власти, которые иногда случались в лагере, отчаянные телеграммы и письма в Нью-Йорк, в европейские столицы (но только не в Москву), в британские миссии в Китае и Индии, а также в Лхасу, Далай-ламе XIII.
Вот одно такое послание, отправленное владыке Тибета:
Я, Рети Ригден, являюсь главою «Всемирного союза западных буддистов», основание которому положено в Америке. Ради высокой задачи воссоединения западных и восточных буддистов под высокой рукой Далай-ламы я, моя супруга, сын и прочий состав посольства согласились предпринять трудное и опасное путешествие из Америки через океан, пустыни и горы, через зной, стужу и все лишения в Тибет, пройдя более шестидесяти тысяч английских миль. Обдуманно пустились мы в такой опасный путь — мы
