Они поднимаются на пологий холм, последний перед мостом через реку Вайль, и тут желудок Доррина сжимается.
У моста дорогу преграждает кучка мужчин и женщин с дубинками и вилами. Старики и дети сбились в кучку за обочиной.
– Неприятности, – произносит сквозь зубы Рейса.
– Мне бы не хотелось вступать в стычку, – бормочет Доррин, потирая лоб, а потом раненое плечо.
Перегородившие дорогу люди, угрожающе подняв дубинки и вилы, направляются навстречу всадникам и повозкам.
– У них есть еда! Лошади!
– Проклятые торгаши! Довели нас до беды и бегут! Пусть раскошеливаются!
– Ишь гордые какие... они Белых признавать не хотели, а страдать теперь нам!
Рейса обматывает поводья вокруг культи и берется левой рукой за рукоять меча.
– Я попробую с ними поговорить, – с этими словами Доррин неторопливо направляет Меривен вниз по склону, навстречу крестьянам.
– Ну мы ему зададим!..
– Отольются наши слезы!..
Доррин останавливается примерно в трех родах от толпы. Луков он не видит и надеется, что у беженцев их нет.
– Мы были бы благодарны, если бы вы дали нам проехать... – начинает юноша, плохо представляя себе, какие слова могут убедить этих людей.
– Ишь ты.... оне нам, стало быть, благодарны...
– А что... пущай себе едуть. А нам только денежки оставят...
– Ага... да лошадок с бабенками. Нам и те и другие сгодятся...
Выждав момент, Доррин поднимает посох и оборачивает свет вокруг себя и Меривен.
– Э... торгаш-то исчез!
– Да это колдун!
Доррин направляет Меривен вперед и наносит первый удар посохом. Раздается крик.
За первым ударом сыплются другие.
– Хватай чародея... бей!
– Как его схватишь? Его ж не видно!
Стук копыт возвещает о приближении еще двух всадников.
– Эва, с мечами скачут!
– Бежим!
– Стоять!
– Сам стой, коли подыхать охота!
– Было бы за что голову класть...
Убрав световой заслон, Доррин видит подъехавших к нему Рейсу и Яррла. Крестьяне разбежались. Один из них, прижимая к груди ушибленную руку, плюет в сторону проезжающих, остальные смотрят с нескрываемой ненавистью, но приблизиться к дороге и заступить им путь больше никто не решается. Голова Доррина болит, но это терпимо. Главное – он не лишился зрения.
– Неплохо у тебя получилось, – говорит Яррл. – Я думал, так только маги могут.
– Да я тоже в своем роде маг, – сознается Доррин. – Только плохонький.
Яррл держится в седле на удивление уверенно, а меч носит так, словно с ним родился. Доррину остается лишь дивиться собственной недальновидности: он и представить себе не мог, каким грозным бойцом может оказаться этот добродушный ворчун.
Пока фургон пересекает мост, Доррин и Рейса держатся позади, но затем снова пристраиваются в голове колонны.
– А старый Яррл часом не был раньше солдатом? – спрашивает Ваос, когда Доррин проезжает мимо.
– Он на сей счет и словом не обмолвился, – отвечает юноша. – Посмотришь, так кажется, что был, но коли не хочет рассказывать, так на то его воля.
Улицы Дью пусты. Все окна – даже окна «Рыжего Льва» – закрыты ставнями, а двери «Пивной Кружки» еще и крест-накрест заколочены досками.
Стук копыт и колес эхом разносится по ведущей в порт дороге, что в конце концов упирается в баррикаду, сложенную перед конторой Тирела из бревен, досок и бочек.
– Эй, Тирел! – кричит Доррин.
Одно из выходящих на дорогу окон открывается.
– Я тебя вчера ждал. Боялся, не напали ли на вас по дороге.
