Кадара лежит в постели. Рядом, в колыбельке, спит ее сын
– Рилла сказала мне, что, не окажись тебя рядом, Лерсу бы не выжить... И что спасая его, ты рисковал проиграть сражение, – говорит молодая мать.
– Это преувеличение. Время у нас было, – бормочет Доррин, опуская голову.
– Ты ведь должен быть честным, правда? Чего бы это тебе ни стоило?
– Да. В... большинстве случаев.
– А стало быть, ты должен рассчитывать все, даже... Ладно, неважно. Я знаю, что ты не... но это так трудно!
Ощущая ее гнев и неизбывную боль, Доррин касается плеча Кадары.
– Равновесию нет дела до наших чувств. Но я все еще могу их испытывать, и мне по-прежнему больно.
– Вот почему ты велик... – отзывается Кадара, нежно поглаживая младенца. – Вот почему Брид мертв, а на тебя все смотрят с почтением. Ты ухитряешься придерживаться гармонии, не растеряв своих чувств.
– Ты обо мне слишком высокого мнения. Я всего лишь стараюсь делать то, что должен, – говорит Доррин.
Голова его по-прежнему раскалывается, колени дрожат.
– Ты устал, верно? – спрашивает Кадара.
– Да.
– Я тоже. Лидрал, отведи его домой. И... Доррин...
Доррин обращает невидящий взор в ее сторону.
– Спасибо за сына. Брид тоже поблагодарил бы тебя... И я надеюсь, что твое зрение скоро восстановится.
Доррин не может сдержать ухмылки.
– Зря ты надеялся меня одурачить. Лидрал, отведи его домой и уложи спать.
Лидрал выводит его в коридор, а потом, уже на крыльце, говорит:
– Ты отдал людям слишком много. Кадара права, тебе необходим отдых.
– А как насчет тебя?
– У меня есть ты, – звонко и счастливо смеется Лидрал. – И не только ты. Мне повезло больше, чем Кадаре. Думаю, у нас будет дочь.
– Откуда ты знаешь? Даже я не могу сказать заранее.
– Откуда, откуда... Будет дочка да и все тут, – она жарко и страстно целует его в губы. – Пойдем, тебя нужно накормить и уложить. Не надо было заходить к Кадаре, ты еще слишком слаб.
Вечерний ветерок овевает их прохладой. Пройдя примерно две сотни локтей по направлению к дому, Лидрал неожиданно восклицает:
– Ох, Тьма!
– В чем дело? – спрашивает Доррин, не видящий ничего, кроме белых вспышек.
– Отец твой заявился, будь он неладен. Отдохнуть, и то не даст!
– Ничего, – вздыхает Доррин. – Это мы как-нибудь переживем.
– А у нас тут Черный маг, – объявляет Фриза, как только они входят. – Взаправдашний маг! И говорит, будто он – отец мастера Доррина. Это правда? А мы и не знали, что мастер Доррин волшебников сын.
– Это правда, – отзывается Доррин, заходя на кухню.
– Мерга! – окликает Лидрал кухарку. – Принеси хлеба с сыром, да чего-нибудь горяченького, пока Доррин не свалился. Доррин, садись. Вот сюда.
Она выдвигает стул.
– Я, наверное, не вовремя? – мягко спрашивает Оран.
– Нет, все нормально. Просто мне нужно подкрепиться. День выдался нелегкий.
Хлеб, сыр и горячий сидр помогают унять дрожь в коленях и уменьшить головную боль.
– Зачем ты явился? – спрашивает Доррин.
– Узнать, как ты справился с Белыми, и поговорить с тобой. Похоже, твой корабль хорошо себя показал.
– Это верно, – соглашается Доррин. – На самом деле мне не было нужды подниматься на борт. Тирел с Килом и сами могли сжечь весь Фэрхэвенский флот, – при этих словах боль усиливается, и он поправляется: – Нет, сразу бы им этого не сделать, пришлось бы вернуться за ракетами. Но мне думается, что десяток судов, подобных «Молоту», способны отвадить кого угодно от намерения устраивать нам блокаду и препятствовать свободе торговли.
– А почему они сами не могут построить такие же корабли?
– Потому что для них, так же как для щитов и ракет, требуется черное железо, а мастера хаоса не могут иметь дело с металлом, закаленным гармонией. Если начинить порохом что угодно, кроме черного железа,
