и начинающей портиться рыбы резанула обоняние. Люди, сроднившиеся с этим запахом, находились в самом разном настроении: от здоровой раздражительности до усталого отупения. Чтобы получить хотя бы немного тени, на всем мало-мальски подходящем натянули импровизированные тенты из того, что попалось под руку. А попались под нее грязные мешки из-под картошки, такие же «чистые» плащи и даже — трепыхавшаяся в ужасе от своего позора — чья-то застиранная нижняя юбка. Баржа, украшенная этаким колоритным образом, неторопливо продвигалась к пункту назначения. Судно шло так неспешно, что медленнее было бы только добираться вплавь. И то смотря как плыть.
Мой заинтересованный взгляд моментально вычленил из окружающей пестроты котел, зазывно блестевший на солнце. У его начищенного бока громоздилась стопка чистых плошек. Рядом обретался обнаженный по пояс парень, флегматично отмахивающийся здоровенным половником от мух, курсирующих между загончиком со скотиной и съестным и попутно достающих всех прочих пассажиров. Бугрящиеся мышцами руки матроса нежно обнимали вытатуированные на них русалки. Большие, средние пальцы и мизинцы украшали татуировки в виде рун Морской удачи, совершенно бесполезные как с моей точки зрения, так и с точки зрения современной теории магии на пресных водоемах. Возможно, это было сделано в надежде на будущее. Бритая голова соперничала блеском с соседствующим котлом.
В моем кармане еще бренчала кой-какая мелочь, которую я и сунула под нос бритоголовому детине.
— Есть. — Смягченное в последний момент слово «жрать» уточнило сделанный ранее жест.
Парень критически взглянул на предложенную наличность, но ею не побрезговал, ссыпав в карман засаленного передника. Хмыкнул, одной рукой сграбастал керамическую плошку вместимостью с фамильную супницу, а другой запустил половник в котел. Серо-коричневая масса наполнила подставленную емкость до краев. Воткнутая туда ложка едва бесславно не утопла в недрах каши, но я успела вовремя прислонить ее к краю плошки. Нож длиною в локоть, вытащенный из-за голенища мягкого кожаного сапога не первого дня носки, отхватил половину каравая, который матрос выудил из холщового мешка сомнительной свежести. Волосы у меня зашевелились при виде столь откровенного нарушения санитарно-гигиенических норм эксплуатации предприятия общепита. Тем не менее хлеб я взяла, как и литровую кружку с элем, в которой блаженно плавала пьяная муха.
Моими горячими молитвами всем богам сразу, включая пресловутого Единого, обнаружился крохотный кусок незанятого пространства возле борта, удачно замаскированный клеткой с гусями и мешками с каким-то овощем (по ощущениям спины — морковкой). Скинув сумки под ноги на палубу, я устроилась на мешках, предварительно одарив их хозяина парой толинов за аренду. Не без труда получилось принять позу, при которой Неотразимая не впивалась бы в бок.
Оказалось, что масса в плошке — пшенная каша с редкими вкраплениями мяса, хлеб вполне съедобен, а эль, после извлечения водоплавающего насекомого, превосходен. Вспугнутая птица попыталась рассерженным шипением выселить нежелательного соседа, однако метко закинутые в клетку куски хлеба настроили гусей более благодушно относительно меня, но резко испортили их внутрисемейные отношения, омраченные дележкой провианта.
Пока желудок не набился доверху, окружающее меня мало волновало. В плошке оставалось еще больше половины каши, а в кружке — чуть меньше трети эля. Ради мирной трапезы почти весь хлеб пришлось пожертвовать беспокойным соседям. И теперь громким гоготом они намекали, что не прочь полакомиться и традиционной пищей гусей — пшеном, пусть и в виде каши. Я, чувствуя себя сытой, а поэтому полностью довольной, готова была уже с ними согласиться, когда мне стало неуютно от чьего-то пристального внимания.
Взгляд осторожно прогулялся по палубе. Пассажиры, среди которых преобладали представители противоположного моему пола, прятались под навесами от расстаравшегося светила. Некоторые, сдвинув «крыши», вели свои мужские обстоятельные беседы. Кое-где торчали голые пятки, а рядом сушились портянки, судя по запаху, очень долгое время до этого обнимавшие эти ноги. Над ними радостно жужжали мухи, предпочтя проветриваемые детали туалета даже коровам. Взор, решив, что есть более приятные картины для созерцания, скользнул в сторону и наткнулся на обращенные ко мне глаза цвета горького шоколада, которые принадлежали маленькой девочке лет семи-восьми. Это была очень голодная маленькая девочка. Доедаемый хлеб отказался лезть в полный желудок и, к радости пернатых, угодил к ним в клетку. Основательно прокашлявшись, я подхватила посуду и отправилась к ребенку.
Поставив кружку на палубу рядом с девочкой, я протянула ей плошку с кашей:
— Возьми, малышка, поешь.
Маленькие ручонки робко потянулись к слишком большой для них миске.
Изможденная темноволосая женщина, сидевшая неподалеку, испуганно вскинула глаза. Едва малышка успела взять плошку с едой, меня отшвырнуло в сторону. Пожертвовав бедром, в которое пребольно впились ножны Неотразимой, я аккуратно уложила собственное тело на палубу, стараясь потревожить как можно меньше народу.
— Это отродье я буду кормить сам, когда посчитаю нужным! — Надо мной навис отвратительный субъект с габаритами платяного шкафа (что в длину, что в ширину — одинаково), мерзкой рожей и пудовыми кулаками. — Имей в виду, сопляк: хочешь видеть свою смазливую рожу в зеркале неиспорченной, двигай туда, где находился до сих пор, и не высовывайся до конца плавания.
Я медленно поднялась, понимая, что драки не избежать, от греха подальше сняла перевязь с мечом и положила его в ноги девочке. Затем повернулась к мордовороту:
— За свою физиономию я не волнуюсь, а вот твоей уродливой харе уже ничего не поможет. — Моя ехидная реплика была призвана отвлечь это чудовище от девочки, чтобы она спокойно поела.
«У тебя прекрасно получилось». Не выходит почему-то в последнее время просто пройти мимо таких шкафообразных личностей.
Глазки, выглядывающие из-за валиков жира, приговорили нахального мальчишку к мучительной кончине от тяжких увечий, несовместимых с жизнью.
— Смерти алкаешь, гаденыш?
— Поединка, — не согласилась я.
Ритуальное слово было сказано. Трое дюжих мужиков живо растащили лавки и мешки. Корова, которой кто-то невзначай заехал в бок деревянной ножкой, обиженно замычала. Народ, заскучавший от целого дня вынужденного безделья, вожделел зрелища и начал подтягиваться к импровизированной арене. Еще одна женщина, находившаяся на палубе, быстро увела детей подальше от места предполагаемого убийства. Больше в стороне никто не остался, окружив нас живой оградой. Нерастерявшийся сухонький старикашка выкрикивал ставки, которые, впрочем, никто не спешил ему вручать, с великим сомнением посматривая на худосочного паренька. Противник по сравнению со мной выглядел более впечатляюще.
Здоровый бугай! Коричневая рубаха трещала в плечах, расплетая шнуровку на горловине. Кудлатая голова ввиду практически полного отсутствия шеи сидела прямо на плечах. Слегка расплывшиеся бока нависали над широким кожаным ремнем. Кисти рук, каждая размером с две мои, нетерпеливо сжимались в убийственные кулаки и разжимались, чтобы снова в них собраться.
Что я опять делаю?!
«Оставляешь для погони жирные красные стрелки с надписью: „Здесь прошла Лия!“ Похоже на то.
Ладони горели, выдавая мой страх повлажневшей кожей. Сердце, совершив рокировку с желудком, трусливо бухало в животе. Мое состояние уж точно не дотягивало до требуемой для поединка сосредоточенной отрешенности. Я начала тихонько отступать в сторону, следя за тем, чтобы солнце оказалось у меня за спиной. Улыбка, которой не хватало для ослепительности двух передних зубов, растянула лицо моего противника. Он необдуманно кинулся вперед, решив, что юный наглец струсил. Догадка вполне соответствовала истине, но тело, управление над которым милостиво взяло на себя подсознание, сдвинулось в сторону, вежливо пропуская шкафообразного. Безошибочный удар острого локтя при развороте нашел нужное место на позвоночнике. Лишенное дыхания тело согнулось пополам, и задействованный ранее локоть довершил дело, точно ударив сверху вниз в обездвиживающую точку на великодушно подставленном мясистом затылке.
Ловкость рук — и никакой магии! Любимый приемчик религиозной фанатички Сеш, по возможности
