Борис, встрепенувшись, мигом вернулся;
- А что есть?
- Ну, эсли хочэшь - писталэт Макарава адин найду. Толька дорага.
- Вы знаете, мне бы желательно винтовку с оптическим прицелом. Чтобы издалека попасть. Я, знаете ли, на кабана хочу поохотиться...
- Мэня нэ касаэтся, на каво ты будэшь ахотиться. Мэньшэ знаэшь - лучшэ спышь. Сколька дашь за винтовку?
- Н-н-н... А сколько надо?
- Пять дашь?
- Тысяч?!
- Э-э, ара, зачэм дурачком сэбя ставишь?
- Согласен, согласен, - торопливо прервал купца Борис. - Завтра в это же время принесу деньги. Хорошо?
- Ладна. Толька учти: каждый патрон - дэсять рублэй, а разрывной двадцать...
Борис рванул на почту. Слава Богу, успел дозвониться Наде на работу.
- Да, да, всё нормально. Надя, потом все объясню, Надя, потом, дома. А сейчас - срочно вышли телеграфом на Главпочтампт пять тысяч. Что? Три с половиной? Надя, ну возьми у матери, найди. Срочно! Надя - срочно!..
С почты помчался на вокзал, поменял билет. И всю ночь, всю ночь метался, метался по громадным залам Павелецкого, думал, сомневался, боялся не успеет, не получится, не сможет... Он крепко надеялся, что из Феодосии весть запоздает: родственники будут, конечно, разыскивать Сынка до упора, несколько дней, прежде чем решатся сообщить отцу...
Он должен успеть!..
7
Борис всматривается в глазок: в коридоре заметно какое-то движение менты жестикулируют, совещаются. Что они задумали?
На секунду так остро колет в груди: Господи, хоть бы это был сон! Хоть бы этот кошмар кончился! Так хочется жить!..
В этот момент раздутое, искривлённое оптикой лицо усатого майора выворачивается сбоку, скособоченный рот распахивается:
- Не стреляйте! Эй, не стреляйте! Здесь ваша жена! Мы все уходим из коридора - все до единого! Впустите жену! Впустите вашу жену!
И правда, Борис видит: коридор пустеет, последним, зачем-то на цыпочках, удаляется майор. Слышится цокот, лёгкий знакомый стук каблуков. Надя!
Борис медлит. Жена приникает лицом к щели между коробкой и дверью.
- Борь! Боря! Это - я. Не бойся, они все ушли. Открой. Открой дверь.
Борис молча стоит ещё томительных десять секунд. Эх, не надо бы, не надо!.. Отпирает замки, отжимает засов, скидывает цепочку. Приоткрыв дверь, рывком вдёргивает Надежду, молниеносно выглядывает - далеко ли враги? Снова запирается на все запоры. Стоит, молча смотрит на жену. В руке - винтовка. Карман оттопырен, оттянут - там патроны. Надя, распахнув глаза, смотрит-всматривается в его безумные зрачки, бросается на шею, стискивает в объятиях, стонет:
- Борис! Боря, что же ты с собой сделал?!
У Бориса кривится лицо, темнеют глаза, он сразу сламывается и фальцетом, плаксивым голосом вскрикивает:
- Это они, они что с нами сделали, а? Н-н-а-дя-а!..
Борис отшвыривает винтовку на ящик для обуви, судорожно обнимает жену, прячет лицо и в голос рыдает...
Объятия длятся, длятся, длятся, становятся всё неистовее, жарче. Вдруг Борис, умолкнув, находит губы Нади, всхлипывая, страстно целует. И ещё. И ещё. Она вначале пытается отстраниться, прервать поцелуй, но через мгновение сама уже отвечает на ласки, пристанывает, шепчет бессвязные полузабытые слова.
Они уже теряют разум. Они уже на полу, на циновке. Они любят друг друга словно в первый раз - судорожно, безумно, сладостно. Борис в горячечном бреду всё повторяет-твердит:
- Надя! Наденька! Любимая моя! Моя единственная! Жить без тебя не могу!..
С обувного ящика прямо на них смотрит в упор черный бездонный зрачок дула, словно винтовка подглядывает за таинством любви, сторожит, ждёт своего часа...
* * *
Борис уже сидит в кресле, в комнате. Надя стоит перед ним на коленях, обнимает.
- Боря, выхода нет - открой дверь. Открой, я умоляю! Пойми же, пойми: всех убить нельзя. Всех убить нельзя! Ты и так уже отомстил... Сколько можно? Ты же невинных начал убивать...
- Они все виноваты, - угрюмо буркает Борис.
- Не все, Борь, не все. У милиционера, мне сказали, жена и две дочки остались... Боря, ну зачем же ты?..
Борис, скрипнув зубами, мычит, как от зубной боли, отталкивает жену.
- Ну как ты не понимаешь: они же меня уничтожат теперь! Не могут они меня простить...
- Да нет же, нет, Борь, нет! - Надя хватает его за руки, лепечет. - Мне начальник милиции твердо обещал, что тебя помилуют. Дадут несколько лет и всё. Я перееду в тот город, где ты будешь. Я на свидания буду ходить... Боря, выйди к ним, умоляю!
- Надя, ну ты подумай: много помогли они нам? Хорошо защитили? Может, они нашли и наказал и твоих насильников? Убийц дочки нашей?.. А? И теперь ты им веришь? Да за одного кабана обкомовского мне - вышка, расстрел...
- Боря, Боря, неправда! Ведь ты не просто так убивал! Боря, он мне обещал!..
- Ладно, Надь, ладно, - Борис встает, поднимает с колен жену, твердо, жёстко говорит: - Вот что, иди к ним и скажи: я выйду ровно через десять минут. Ровно через десять. Хочу ещё немного на свободе побыть. Один. Пускай к двери не подходят - иначе буду стрелять. Пусть ждут в конце коридора. И ещё: обязательно скажи - пусть автоматы и пистолеты уберут. Тогда я винтовку у двери оставлю. Поняла? Ну - иди.
Борис притягивает к себе Надю, жадно, мучительно целует в губы, отталкивает, беспрекословно, резко приказывает:
- Иди!
Он провожает жену до двери, смотрит в глазок, отпирает.
- Иди!
Жена погружается в его взгляд, Борис готов к этому: глаза его пусты, холодны, непроницаемы. Надя утирает слёзы, машинально взбивает причёску перед зеркалом.
- Всё, иду.
Он закрывает за женой дверь. берёт винтовку. Стоит, закрыв глаза, две-три минуты. Неумело, размашисто крестится. И - заглядывает в бездонную дырочку дула.
В чёрную пустоту...
1994 г.
