– Мне нужно с вами поговорить. Это необходимо сделать как можно быстрее.
– Я все понимаю. И постараюсь вам помочь по мере сил.
Я отошел к двери. Через несколько минут она встала и сделала приглашающий жест по направлению к одной из боковых дверей. Я последовал за ней.
Родители Ларисы вполне признавали право дочери на выбор спутника жизни. Они не слишком много времени уделяли ее воспитанию и поэтому были готовы принять любой выбор своей дочери. Это оказалось ошибкой... И супруги Владимирские осознали это, когда Лариса впервые привела в дом на Пречистенке своего избранника.
– Знакомьтесь, это Сергей.
Глазам родителей Ларисы предстал высокий, худой, похожий на Дон Кихота парнишка лет девятнадцати-двадцати с коротким жестким ежиком черных волос на голове, удивительно колючими глазами водянисто-серого цвета, постоянно полуприкрытыми веками, оттопыренными ушами и белым шрамом на шее. Когда Сергей заговорил, то, кроме всего прочего, изумленным взорам родителей открылась беззубая верхняя челюсть, посередине которой одиноко торчал изогнутый металлический штырь – жалкий остаток моста.
Знакомство прошло нормально. Сергей односложно отвечал на вопросы, лишнего не болтал, но отец и мать Ларисы почему-то терялись под взглядом его стальных глаз. И сразу отводили глаза.
Конечно, после того как Сергей откланялся, родители постарались поговорить с дочерью. Однако на все тактичные замечания родителей Лариса отвечала одним: «Я его люблю». И возразить на это было нечего. Особенно после того, как Лариса на всякий пожарный подкрепила свою аргументацию известием о том, что она беременна. Что, впрочем, не было ложью – об этом тогда еще не знала и сама Лариса...
Это было только начало. Супругам Владимирским стало совсем худо, когда выяснилось, например, что Сергей нигде не работает, имеет судимость, оказался наркоманом с многолетним стажем, что деньги появляются у него неизвестно откуда...
История оказалась банальной. Небанальным стал конец...
Но все по порядку.
Через год Лариса родила. Сын оказался на удивление здоровым и крепким. Втайне она надеялась, что рождение ребенка как-то образумит Сергея. Ей, конечно, уже до смерти надоели шумные компании в их небольшой квартирке, которую снимали на деньги родителей, эмалированные плошки с черным вонючим варевом, использованные шприцы, невыветривающийся запах анаши на кухне. Сама она не собиралась пробовать наркотики и до сих пор удивлялась, как это ее любимый не может обойтись без них. Но, считала она, каждый человек волен делать то, что считает нужным. Она любила мужа, и все остальное было неважно.
Однако со временем даже ангельский характер Ларисы не выдержал. До тех пор пока все художества Сергея касались лично ее, все было ничего. С большим трудом дающиеся занятия в инязе, беспокойная дремота на первых двухчасовках после бессонных ночей – это она еще могла вынести. Но когда от выходок отца стал страдать маленький Паша, она начала возмущаться. Сергей поначалу не обращал внимания на просьбы жены образумиться и перестать вести антиобщественный образ жизни, потом стал злиться и жаловаться дружкам на скандалистку жену. Те, конечно, понимающе кивали, грея алюминиевые ложки на пламени газовых конфорок.
Все закончилось скоро и закономерным образом. Как-то Лариса пошла за продуктами. Ее не было всего три часа. Когда она вернулась домой, ее поразила необычная тишина.
Войдя в комнату, она застала знакомую картину: Сергей валялся на диване, двое приятелей дремали в креслах. Маленький Паша тоже не подавал голоса. Лариса подошла к кроватке и обомлела. Сын сжимал в ручонках грязную эмалированную плошку с остатками приготовленной наркоты. Черная капля стекала из угла рта ребенка.
Скорее всего, он захотел пить, дотянулся до стоящей на столе плошки и выпил ядовитую гадость. Для его организма доза оказалась смертельной. Сын был мертв...
Лариса не зарыдала, не заголосила и не стала рвать на себе волосы. Она взяла на руки остывающее тельце сына и пошла на кухню. Там она открыла все вентили газовой плиты, потом зажгла в комнате свечку, вышла из квартиры и заперла дверь на все замки.
Она действовала автоматически, подчиняясь первобытному материнскому инстинкту, по которому убийца твоего ребенка должен умереть от твоих рук.
Газеты потом много писали об этом страшном взрыве. От ударной волны обвалился целый подъезд дома. Кроме Сергея и его дружков погибло пять человек. Да, гнев матери, мстящей за своего ребенка, бывает страшен...
В информационных сообщениях потом говорили еще и о пропавших без вести. Среди них называлась Лариса Владимирская.
Она не пошла к родителям. Почему Лариса не вернулась домой? На этот вопрос она не могла потом ответить. Повинуясь какому-то животному страху, она, с мертвым ребенком на руках, поехала на их дачу в Аксиньино, закопала трупик в дальнем углу участка. Затем сняла с книжки свои сбережения, купила билет в Тарту (там у нее была подруга) и в тот же день уехала.
Пассажир поезда, как бы он ни хотел остаться один, всегда находится на людях. В купе четыре человека, в тамбуре постоянно находятся сменяющие друг друга курильщики, туалет надолго не займешь... А Ларисе так хотелось побыть одной.
Наверное, она, совершая какие-то необъяснимые на первый взгляд поступки, все-таки находилась под покровительством высших сил. Ведь если бы она осталась одна, в Москве, неизвестно что могло произойти, какие отчаянные мысли могли прийти в ее голову. Она села в поезд, где ненадолго, на время пути, люди становятся более участливыми и отзывчивыми. А именно участие ей было нужно сейчас.
Колеса мерно постукивали, проводник уже второй раз обносил пассажиров чаем в тяжелых подстаканниках. Лариса сидела возле окна и невидящими глазами следила за мелькающими за мутным стеклом редкими огоньками. Чай давно остыл, она к нему даже не притронулась. Кроме Ларисы в купе находилась влюбленная парочка, занятая исключительно друг другом, и военный. В звездочках на погонах Лариса не разбиралась, да и не до того ей было. Хотя и отметила где-то внутри, совершенно неосознанно, волевой подбородок, широкие скулы, добрые серые глаза и низкий, привыкший руководить голос.
Она долго не могла уснуть. Постукивание колес, обычно так быстро убаюкивающее, на этот раз не действовало. Лариса лежала с открытыми глазами, и в светлых полосах, пробегающих по стенам тесного купе, ей чудились маленький Паша и Сергей. Маленькое безжизненное тельце и валяющаяся на диване фигура. Они были похожи... Потом их место заняли страшные фигуры неизвестных существ, темных чудовищ и хвостатых уродов. Был момент, когда крик испуга, уже готовый вырваться изо рта, она буквально на лету поймала и затолкала обратно, сохранив тем самым спокойный сон соседей.
И в этой кошмарной полудреме в ее мозгу вдруг ясно и отчетливо появилась мысль: ее жизнь сегодня потеряла всякий смысл и, чем раньше она прекратится, тем лучше. Мысль набирала объем и постепенно заполнила ее всю. Из декларации она превращалась в призыв к действию, а потом и в приказ. Лариса уже не могла сопротивляться, она тихо встала, сунула ноги в туфли, отодвинула дверь купе и выскользнула наружу.
План стоял у нее перед глазами, как будто был по пунктам продиктован ей кем-то услужливым и заботливым. Ей так и казалось, незнакомый, но доверительный голос нашептывает на ухо. Встань. Выйди в коридор. Теперь иди направо. Именно направо. Одна дверь, вторая. Теперь ты в тамбуре. Здесь никого. Теперь нажми на ручку левой двери. Нажми и сильно потяни на себя...
Дверь не поддалась. Тогда Лариса, подчиняясь маниакальному желанию покончить все счеты с прошлым, пошла в другой вагон, во второй, в третий... Третий вагон был спальным. Она прошла по мягким коврам, открыла дверь в тамбур.
Здесь находились трое. Два молодых широкоплечих мужика и еще один, постарше, одетый в яркий спортивный костюм. Он курил, неторопливо наблюдая в необычно чистое стекло за ночными огоньками.
Лариса без всякого интереса посмотрела на них и прошла дальше, в тамбур следующего вагона.
Наконец ей повезло. Ручка двери повернулась...
Поток холодного воздуха ударил Ларисе в лицо. У нее почти перехватило дыхание, а между тем ласковый внутренний голос шептал: «Прыгай, прыгай, там будет хорошо и спокойно».
