может попасть прямо в смертельную ловушку.
Нет, если уж начал, надо продолжать. Если девушка поддастся на уговоры, то через некоторое время у нее может появиться привязанность, обычно возникающая между любовниками. Девушка считала его красивым, и Бог тому свидетель, он не желал ей зла. Большинство женщин, вступивших в незаконную связь, могут только мечтать об этом.
Платой за уступчивость будет богатство и почет, о которых женщины ее круга не смеют и мечтать. У Мериэль впереди достаточно времени для размышления, а такое заманчивое предложение трудно не при нять. Его должно быть достаточно, чтобы сломить ее волю. Если же этого не произойдет… Нет, Адриан даже отказывался думать, что он сделает, если Мериэль отвергнет его.
Когда лошадь хозяйки Эвонли вернулась в замок без всадницы, это не произвело сильного волнения, однако настоящий страх слуги испытали позже, когда стемнело, а Мериэль так и не появилась. Ночью уже ничего нельзя было сделать, но утром следующего дня начались поиски, возглавляемые Генрихом, управляющим.
Предыдущей ночью шел дождь, затруднивший поиски, и лучшие гончие Генриха оказались не в силах отыскать следы хозяйки за пределами замка. Поиски продолжались еще несколько дней, отчаяние людей нарастало, они избороздили всю ничейную землю, посетили близлежащие поместья, заезжали в королевс кий лес – и все безрезультатно, никто не слышал о Мериэль де Вер и не знал, жива она или мертва.
Когда надежды не осталось, управляющий послал одного гонца в замок лорда Теобальда, а другого во Францию с запиской сэру Алану де Веру, где сообщал, что его сестра исчезла и, скорее всего, мертва.
Исполняя обязанности хозяйки Эвонли, Мериэль иногда мечтала о целом дне безделья и частенько думала о добровольном заточении, чтобы отдохнуть. Теперь, просидев целый день без работы, она убедилась, что ее мечты были глупыми.
Первый день заточения оказался не так уж плох. Девушка хорошо выспалась и проснулась свежей и здоровой. Нога практически не болела, остались лишь синяки и ссадины. Затем пришел час молитвы, и она просила Божью Матерь защитить ее. Но уже на следующий день Мериэль изнывала от тоски. Господи, как люди могут годами сидеть в темнице? Де Вер предпочитала не думать об этом – у нее все же имеется какой-никакой выбор.
От безделья она начала мерить шагами комнату – пять шагов в длину, шесть в ширину, затем занялась подсчетом камней в стене. Мериэль просила у святой заступницы терпения, однако у нее это плохо получалось. Каждый день она требовала ванну и лежала в воде часами, пересчитала все засохшие цветы, лежащие на полу и на половиках. Все это время ее снедала мысль о библиотеке лорда Адриана в его комнате, но о том, чтобы попросить хоть одну книгу, не могло быть и речи – уэльская простолюдинка не может уметь читать.
На четвертый день девушку осенило, и она приложила все усилия, чтобы убедить служанку принести ей шерсть, прялку и веретено. Горничная сначала отказалась, но де Вер была настойчива. Аргументом послужило то, что лорд Адриан терпеть не может лодырей, теряющих драгоценное время. Поэтому, по лучив желаемое, она остаток дня провела, сидя у одного из узких окон, из которых было видно небо.
Время от времени пролетала птица, и тогда руки узницы замирали, а сердце разрывалось от желания выйти на свободу. Не способная выдержать заточение в четырех стенах, Мериэль покинула Ламборнский монастырь, а сейчас ее держали в гораздо меньшем помещении. Прогнав горькие мысли, она вновь садилась за работу – это помогало отвлечься днем, но ночью ее преследовали мрачные думы. Узница часто просыпалась среди ночи, крича и задыхаясь от ужаса. Надолго ли хватит мужества, даже с помощью Божьей Матери? Сколько пройдет времени, пока Мериэль не ослабеет и душой, и телом? Пленница искала и не находила ответа, оставалось лишь молиться и надеяться, что лорд Адриан устанет от своей жертвы раньше, чем ее покинут остатки мужества.
Сесили Честен напряглась при звуке тяжелых знакомых шагов в зале и подняла голову. Ее лицо было абсолютно непроницаемо. Она надеялась, что дела задержат ее мужа на несколько дней, однако ее надеждам не суждено было сбыться.
Дикое выражение лица Ги Бургоня, входившего в комнату, подтвердило опасения женщины. Ги был настолько огромен и волосат, что Сесили частенько думала, не согрешила ли его мать с медведем.
Следом за Бургонем шел лейтенант сэр Венсан де Лаон, француз и ближайший приспешник ее мужа, которого Сесили ненавидела и презирала не меньше, чем Ги. Оскалясь, Бургонь нетерпеливо махнул рукой, и три служанки жены немедленно схватили свое шитье и исчезли, найдя менее опасное место для занятий.
Едва взглянув на женщину, владелец замка швырнул ей свой шлем.
– Сними доспехи.
Наклонясь, чтобы она могла стянуть кольчугу, рыцарь не прекращал беседы с Венсаном. Он, наверное, не снимал доспехи несколько дней, потому что от него пахло, как от животного.
Даже для такой большой и сильной женщины доспехи были слишком тяжелыми. Когда Сесили с трудом повернулась, тяжелая броня выпала из ослабевших рук и с грохотом упала на каменный пол. Разъяренный неуклюжестью жены, Ги с размаху ударил ее кулаком. Женщина могла увернуться, но по опыту знала, что лучше не делать этого, иначе Ги, если промахнулся в первый раз, ударит второй, еще сильнее.
В углу стояла деревянная рама для доспехов. С трудом разместив на ней кольчугу, Сесили вслушива лась в разговор двух негодяев, удивляясь, что могло привести ее мужа, и так не отличавшегося добродуш ным нравом и вечно всем недовольного, в столь мрачное и злобное расположение духа.
– Проклятие! – Ги с грохотом швырнул остальные доспехи, чтобы жена могла подобрать их. – Мы должны были разорить и сжечь по крайней мере три деревни Уорфилда, но этот ублюдок оказался там раньше, чем мы смогли сжечь первую. Как это ему удалось узнать, где произойдет нападение?
– Сделка с дьяволом? – предположил сэр Венсан, сняв с головы шлем. Он родился и вырос в Париже и даже не пытался скрыть презрение к северным варварам, среди которых ему теперь приходилось жить.
– Ба, да этот жалкий целовальник креста упадет в обморок при одной только мысли о таком! – рявкнул Бургонь. – Он монах во всем, кроме имени.
– Для монаха он слишком хорошо владеет мечом, – пробормотал Венсан. Француз был единственным человеком, кто разговаривал со своим темпераментным хозяином, а не только молча подчинялся приказам, как остальные. Иногда де Лаон даже осмеливался противоречить.
Ги издал звук, похожий на собачий лай – так он смеялся.
– Ага, надо отдать ему должное, Уорфилд неплохо дерется, хотя не так хорошо, как я. Когда-нибудь я встречусь с ним один на один в поединке, вырву сердце и скормлю собакам. Но сейчас дело отправки его к праотцам откладывается на второй план. Главное – захват его земель. Я ему покажу, кто настоящий вла делец Шропшира. Он собирает огромные подати – каждый третий пенни с доходов графства идет ему в карман. В этом ублюдок обскакал меня, – Ги пригладил свои темные, сальные волосы. – Победить я его могу, только наняв наемников.
– Вы думаете привести сюда отряд чужих людей? – удивленно спросил Венсан. – Это дорого обойдется.
– Именно поэтому я пока этого не сделал. С пятьюдесятью опытными наемниками я отниму земли у Уорфилда, а самого замурую до конца лета в его вонючем замке. Шансов захватить Уорфилд у нас нет никаких, жаль, конечно, но ладно. Если мне хотя бы, на месяц-другой удастся устранить ублюдка от дел, то Шропшир станет моим.
– А как же Ричард Фитц-Хью и его Монфор? – осторожно спросил Венсан. – Он ходит на поводу у братца, и его нельзя сбрасывать со счетов.
– Все, что я могу сделать, это осадить Уорфилд в то время, когда там будет гостить Ричард. Тогда нам удастся вывести из строя сразу обоих. Есть еще одна мысль – Фитц-Хью можно подкупить, переманив на свою сторону обещанием подарить один из замков брата. Однако меня мучает вопрос – где найти золото для наемников. Худшие из них представляют для хозяина еще большую угрозу, чем враги, а лучшие вряд ли станут довольствоваться пустыми обещаниями, не подкрепленными звоном монет.
– Разве у хозяйки Честена, – Венсан преувеличенно вежливо, явно издеваясь, кивнул в сторону Сесили, – не имеется стоящих драгоценностей?
– Большинство из них в прошлом году ушло на ремонт стены, если только она не припрятала кое-что,