Уилфред только свою мать считал настоящей женой отца.
— Конечно, он мог помешать захоронить здесь тело твоей матери, но он не в силах помешать встретиться их душам. — Джослин снова вспомнила сияние, исходившее от витража. — Я не сомневаюсь в том, что сейчас они вместе.
Его взгляд стал мягче.
— Мне хотелось бы думать, что ты права.
В дальнем конце двора стоял массивный фамильный памятник Ланкастеров. Джослин направилась к нему, но остановилась, заметив справа две свежие могилы. На недавно установленных надгробиях было высечено: «Здесь покоится прах Уилфреда Ланкастера, шестого барона Престона» — на одном, а на другом — более лаконично: «Достопочтенный Тимоти Ланкастер». А рядом была еще одна могила, уже успевшая покрыться ковром травы. Здесь покоился достопочтенный Роджер Ланкастер.
Джослин с грустью смотрела на место упокоения трех братьев. Когда-то они были младенцами, надеждой рода, их горячо любили. Но любили ли они друг друга? И какой роковой изъян ума и сердца сделал их столь жестокими и эгоистичными?
Она все еще держала в руках букет роз и, поддавшись внезапному импульсу, положила по одной розе на каждую из могил. После того как цветок лег на последний холм, она ощутила за своей спиной присутствие Дэвида.
Он положил руку ей на плечо:
— У тебя щедрая душа.
— Мне легко быть щедрой. Это не меня они терзали, — ответила она. — Они умерли, а ты вот жив. Время гнева прошло.
Его рука сжала ее плечо.
— Это мудро. Я постараюсь последовать твоему совету. Она легонько прикоснулась к его руке. Мудрые советы легко давать другим — гораздо труднее самой поступать разумно. Если бы и она могла забыть прошлое!
— А где похоронен твой отец?
— Вон там.
Легко касаясь ее талии, он провел ее мимо фамильного памятника. При взгляде на надгробный камень лицо его стало печальным.
— Я один раз заехал сюда, направляясь в полк. Это был мой единственный визит к нему после похорон.
Джослин молча вручила ему оставшиеся цветы. Он вынул из букета небольшую золотистую розу, а остальные цветы положил на могилу отца. Повернувшись к Джослин, он вдел цветок в петлицу ее амазонки. Когда он продевал стебель, его пальцы легко коснулись ее груди. Эта случайная вольность подействовала на нее неожиданно сильно. Они с Дэвидом должны были держаться друг от друга на расстоянии, но как-то вдруг уничтожили это расстояние, сами того не заметив.
— Я захватил кое-что для пикника, — сказал он. — Не хочешь ли провести ленч во фруктовом саду?
Она с улыбкой взяла его под руку, и они вернулись туда, где привязали лошадей. Джослин даже не заметила, как легко их шаги подстроились друг под друга.
Фруктовый сад раскинулся на нескольких крутых холмах. Дэвид выбрал для ленча самый высокий из них, откуда открывался прекрасный вид на реку и поля Уэстхольма. Ему хотелось, чтобы все чувства Джослин затопила красота этих мест и ей захотелось остаться здесь навсегда.
Он помог ей спешиться, наслаждаясь тем, как ее руки опираются на его плечи, как тяжелая юбка скользит по его ногам. Джослин больше не сторонилась его! Она принимала его прикосновения и, возможно, даже сознательно продлевала их, дразня его чувства.
Отойдя в сторону, она сорвала, яблоко с ближайшего дерева.
— Наверное, весной, когда деревья в цвету, этот сад выглядит просто великолепно!
— Да. Я любил лежать здесь и слушать гудение пчел. Ароматы тут так пьянят. — Он начал распаковывать седельные сумки, начав с одеяла, которое расстелил на траве.
— Деревья не обрезали и не окапывали, как следовало бы, но большинство по-прежнему в хорошем состоянии и дают плоды. Года два нормального ухода — и урожаи должны стать такими же обильными, как во времена, когда был жив отец.
Угостив серую кобылу яблоком, Джослин устремила взгляд в сторону дома, крыша которого виднелась за деревьями.
— В этих тихих местах трудно поверить в то, что где-то существует суетливый Лондон.
— У Лондона есть свои прелести, но я буду счастлив проводить большую часть времени здесь. — Следом за одеялом Дэвид извлек из сумок пакеты с провизией и кувшин с сидром. — Все для нашего ленча произведено в поместье.
Джослин грациозно уселась, утопая в пене юбок. Он выложил на салфетку сыр, ветчину и свежеиспеченный хлеб. Даже луковки были выращены и замаринованы в Уэстхольме, а уксус был сделан из местного яблочного сока. После утренней верховой прогулки оба дали волю своему сельскому аппетиту. Дэвиду нравилось, что Джослин не клюет еду, словно испуганная птичка.
— Это превосходно, — вздохнула она, утолив голод. — Ездить по угодьям, есть плоды со своей собственной земли… Ничто не может приносить большего удовлетворения. Мой отец всегда говорил, что сила Англии заключается в том, что мы в душе — сельские жители, в отличие от французских аристократов. Живя при дворе, они забыли о своих корнях.
— Не отдавай это качество одним англичанам. Правильнее сказать, что в этом — сила британцев, — поправил ее Дэвид, доедая последний ломтик сыра.
— Прости. С подлинно английским высокомерием я часто забываю об остальных народах Британии.
— Если бы ты росла здесь, то не забывала бы, — лениво проговорил он, ложась на спину. — Рядом — Уэльские болота, границы, которые лорды-англичане охраняли от набегов диких кельтов. Сражения за эти земли шли в течение многих веков, а такое долго не забывается.
— А откуда родом была твоя мать?
— Из Сэрфилли. Ее отец был школьным учителем. У него с моим отцом была общая страсть — классификация диких цветов, и в течение многих лет они вели ученую переписку. А встретились они, когда мой отец оказался проездом в тех местах и захотел показать своему корреспонденту новый вид дикой орхидеи.
Он улыбнулся, вспоминая ту историю, которую в детстве часто слышал от матери.
— Оказалось, что эту орхидею уже описали, а вместо нее мой отец включил в свою коллекцию мою мать. Он был человеком не от мира сего, и его нисколько не смутило то, что он влюбился в совершенно незнатную особу. Ему казалось: раз он любит мою мать, то и все остальные тоже должны ее любить.
— Да, как наивно, — сухо проговорила Джослин.
— Его первая жена была внучкой герцога, и она приучила своих сыновей считать, что знатность превыше всего. У моей матери не было ни малейшего шанса завоевать их привязанность.
Джослин сделала глоток сидра и передала кувшин Дэвиду.
— А ты чувствуешь себя более валлийцем или англичанином?
Размышляя над ее вопросом, Дэвид отхлебнул сидра.
— Внешне я, безусловно, англичанин: это определялось тем, где я рос и как воспитывался. Но в душе… — Он негромко рассмеялся. — Иезуиты говорят: если они воспитывают мальчика до семи лет, он принадлежит им до конца жизни. Всех в основном воспитывают не иезуиты, а матери — значит, в моем случае под внешностью английского офицера и джентльмена должен скрываться суеверный валлиец.
Джослин отвела взгляд. Ее лицо стало совершенно непроницаемым, и Дэвид вспомнил, что до семилетнего возраста она росла без матери. Сколько ей было лет, когда ее семья распалась? Очевидно, она была достаточно взрослой, чтобы след остался на всю жизнь.
Пока Дэвид решал, следует ли ему подробнее расспросить Джослин, она сказала бесстрастно и холодно — такого тона он давно уже у нее не слышал:
— Раз ты валлиец, то должен любить желтые нарциссы и лук-порей. Недаром же он считается эмблемой Уэльса!
