доме, оплетенном паутиной и заросшем тернием и сорной травой, они оказались в полном смысле слова бедняками. Ноеминь очень жалела Руфь — ведь та не привыкла к такой нищете. (По некоторым данным, найденным исследователями Библии, Руфь была дочерью одного из царей моавитских.) Так или иначе, им ничего не оставалось, как испросить разрешения помочь в уборке ячменя. Платой же за тяжелую работу, когда приходилось, не разгибая спины, целый день трудиться на знойном поле, была возможность собирать колоски, остававшиеся после жнецов. Ноеминь была уже слишком стара, и потому Руфь работала в поле одна от зари до зари. Зато поздно вечером, когда закат догорал и темные тени спускались на селение, Руфь приходила домой с полным передником колосьев. Она никогда не жалела, что пришла в чужую землю, так как очень любила свою старую Ноеминь, с нежностью почитая ее как родную мать. Ноеминь не могла нарадоваться, глядя на такую любовь, но мысль, что надо как-то устроить судьбу Руфи, никогда не покидала ее.
Вместе с тем хозяин поля, на котором работала старательная и трудолюбивая Руфь, вскоре заметил ее добросовестность. То был старый Вооз, богатый человек и родственник Ноемини, о чем Руфь не знала. По обычаям того времени Вооз работал вместе со своими работниками. Ни старость, ни богатство, дававшие ему возможность спокойно отдыхать, не останавливали Вооза, и он вместе с другими жнецами, молотильщиками и веяльщиками принимал посильное участие во всех полевых работах. Итак, однажды он заметил, что на его поле работает чужеземка. Он узнал это по некоторым приметам моавитской одежды, а также по характерным чертам лица, присущим моавитянам. Узнав от работников о горестной судьбе Руфи, вернувшейся, к его удивлению, вместе с его родственницей Ноеминью, он похвалил молодую женщину за старательность. Но еще сильнее его пленила и растрогала нежная любовь Руфи к свекрови. Он не мог не оценить благородного поступка молодой женщины, покинувшей землю предков и присоединившейся к израильскому народу. Вооз сказал работникам, чтобы они незаметно подкладывали Руфи побольше колосков, оставляя ячмень на ее полосках целыми горстями.
Руфь рассказала своей матери о добром отношении к ней старого Вооза.
Тогда Ноеминь открыла ей, что Вооз — близкий родственник, что на него можно надеяться и ждать от него еще большего добра. Ноеминь посоветовала Руфи надеть в следующий раз красивые одежды и, дождавшись, когда Вооз, утомившись после жатвы, уйдет на гумно спать, откинуть ночью нижний край покрывала и лечь у ног хозяина. Руфь так и сделала. Она кротко лежала у ног Вооза всю ночь, незаметно согревая его теплом своего молодого тела. Проснувшись, Вооз удивился и, не разглядев в предутреннем сумраке ее лица, спросил:
Чтобы понять поведение Вооза, отказавшегося от Руфи в пользу более близкого родственника, надо знать, что по обычаям того времени овдовевшая женщина могла стать женой наиболее близкого родственника мужа, если он, конечно, не откажется в пользу более дальнего.
Вооз, судя по дальнейшему рассказу, как раз хотел выяснить этот щекотливый вопрос, требовавший тщательного соблюдения этикета. Если более близкий родственник откажется от Руфи, он обязан был в присутствии старейшин снять свою обувь и отдать ее претенденту. Больше никаких формальностей не требовалось.
Далее в рассказе о Руфи все происходит именно таким образом.
Вооз, как рассказывает Библия, вышел к воротам и стал ждать, когда мимо него пройдет упомянутый родственник. Остановив его, он рассказал о Руфи, прибавив, что земля Ноемини принадлежит также и Руфи и что, взяв ее в жены (поскольку он самый близкий родственник), он должен выкупить половину земли у Руфи и у Ноемини. Родственник же, как хорошо об этом знал Вооз, был страшно жаден. Он, конечно, хотел бы получить молодую красивую жену даром, без всякого выкупа довольно запущенного участка. В знак своего отказа от Руфи этот родственник снял свой башмак и в присутствии призванных старейшин отдал Воозу.
Так Руфь вошла в дом своего прежнего хозяина. Ста рая Ноеминь не могла нарадоваться столь благополучному исходу дела.
Несмотря на то что Вооз был к тому времени уже очень стар, у них, однако, родился мальчик.
От этого мальчика родился затем Овид, а от Овида родился Иессей, а от Иессея — знаменитый во все времена царь Давид-псалмопевец.
Трогательная история Руфи и ее матери достаточно резко выделяется среди всех предшествующих, а отчасти и последующих книг Ветхого завета. После многих динамичных историй, выполненных резкими и грубыми красками, где лились реки крови, свершались необыкновенные подвиги, а дикие злодейства следовали одно за другим, страницы, посвященные Руфи, кажутся светлыми и нежными. Они как бы завершают собой череду неправдоподобных жестокостей и фантасмагорических событий, впервые внося в библейское повествование неожиданную и подлинную человечность. Именно от Руфи — через Книгу царств и другие сумрачные книги перекинут легкий, светлый, но удивительно прочный мост к Новому завету, в котором, как мы увидим, духовность и требования человечности станут главным содержанием и основной атмосферой евангельских повествований. Руфь, со своей кротостью и любовью, предшествует женщинам из евангелий, окружающим Христа.
И еще один очень важный момент. В книге «Руфь» мы впервые встречаемся с громко звучащей идеей равенства всех народов. Моавитянка Руфь последовала в землю израильскую, движимая исключительно любовью и состраданием. Можно сказать, что почти постоянное требование Моисея обособиться от других народов, мысль о богоизбранности израильтян здесь, в книге о Руфи, показало свою несостоятельность. Израильтянин Вооз с любовью принимает к себе моавитянку, ни разу не задумавшись о существующих между ними племенных различиях. Будущее евангельское требование о равенстве «эллина и иудея» сквозит в каждой строчке истории о Руфи. В этом — ее огромный общечеловеческий нравственный смысл.
