оглушить воина ударом эфеса по затылку.
И всё же что-то мешало заклятью ведьмы подействовать до конца. Гудмунд скользил по самому краю бездны забытья, так и не проваливаясь в неё. Он внезапно увидел перед собой лицо матери — и сотрясшая его ненависть помогла душе удержаться на узком карнизе, под которым во мглу бесконечности уходила бездонная пропасть… Воину кое-как повиновалась лишь правая рука, и он, прижимая её к земле, сумел незаметным движением повернуть крошечный рычажок на оковывавшей кисть латной рукавице. Раздался лёгкий щелчок.
На воина упала тень — ведьма подошла вплотную; и в ту же секунду, когда она замахнулась, Гудмунд потратил последние силы на один стремительный опережающий удар. Четырехдюймовый острый шип, высунувшийся из его железной перчатки, вонзился в ногу ведьме. Раздался истошный крик, и в тот же миг заклятье рухнуло. Одолевая тошноту, Гудмунд вскочил, ударом ноги вышиб из рук ведьмы свой меч и вновь занёс крюк, впрыгнувший ему обратно в руку.
И тут Ночная Всадница сочла за лучшее прекратить бой. Ей попался странный противник, с которым нужно было сражаться совсем по-иному, и она выбрала отступление.
У Гудмунда хватило рассудительности не броситься очертя голову в погоню. Там, в зарослях, его бы настигла внезапная смерть от вылетевшей невесть откуда крошечной отравленной иглы; и потому, едва Ночная Всадница скрылась, он подобрал меч, поспешно вскочил в седло и погнал коня что было сил. Теперь каждый поворот, каждый куст мог грозить гибелью — он хорошо помнил Огненную Чашу, стершую с лица земли целую засаду!
«Итак, эльф был прав, — думал воин. — Ведьма идёт к монастырю. Она «стала на след»… хотел бы я знать, на чей, и не завидую тому, за кем она охотится… Остаётся только надеяться, что до монастыря я доберусь раньше, чем она, — я всё же её слегка задел».
Ночью он не останавливался, шёл пешком, давая отдых коню, — страх всё равно не позволил бы ему смежить веки. Тем временем местность вокруг него вновь стала меняться. Теперь Гудмунд ехал среди длинных, пологих склонов старых-престарых гор. Кое-где виднелись безлесные вершины. Исчезли привычные ели, сосны, пихты, лиственницы; их место заняли торжественные, странные деревья, застывшие, словно воины в боевом порядке, очень прямые и необычайно высокие; их вершины уходили к самым облакам. Землю у их подножий покрывал толстенный слой мха; и даже слышавшиеся здесь птичьи голоса совсем не походили на пение обычных крылатых обитателей Восточного Хьёрварда. Гудмунд перевёл дух: устроить в таком чистом и далеко просматриваемом лесу засаду — не по умению Ночной Всадницы.
Зато нашлись другие.
Из-за древесного ствола толщиной в добрую крепостную башню прямо перед мордой лошади Гудмунда появился одетый в тёмно-синее юноша, худощавый и бледный, с длинными тёмными волосами до плеч и глубоко посаженными тёмными же глазами. В руке он держал посох, заканчивавшийся странным навершием — причудливым переплетением то ли пяти, то ли шести тонких заострённых отростков; если смотреть на них спереди, их рисунок напоминал руну Аол — «Начало» в алфавите великанов, что правили Хьёрвардом задолго до Первого Дня Гнева. Гудмунду эти руны как-то показал Хедин, Великий Учитель, сказав при этом:
— Ныне они почти не в ходу. Маги пользуются Тайнописью Феанора, люди — новым звуковым алфавитом, что создал Мерлин. Лишь гномы в своих секретных трактатах по кузнечному делу ещё пишут изначальными рунами…
Тёмные глаза властно смотрели на Гудмунда. Понимая, что достиг цели, воин натянул поводья и спешился. Юноша, по-прежнему не произнося ни слова и пристально глядя на приезжего, направил на него вершину своего посоха. Гудмунд начал было заготовленную речь, однако его прервал энергично- досадливый жест сухой ладони. Недоумевая, воин умолк.
Юноша смотрел на него ещё с полминуты, а затем, так и не произнеся ни слова, сделал какой-то быстрый жест, и направленные на Гудмунда отполированные деревянные отростки на посохе внезапно ожили, бросившись вперёд с быстротой атакующих змей; да что там змей! Бывалый воин Хагена сумел бы увернуться от гадов; здесь же его оплели в долю секунды, он оказался туго связан по рукам и ногам, не в силах пошевелиться. Его рука застыла, намертво прикрученная к эфесу.
— Эй, что за шутки, спали вас Ямерт?! — яростно заорал Гудмунд, дёргаясь в тщетных попытках ослабить путы. — Я же сюда не просто так!
Не слушая воплей, юноша задумчиво окинул пленника взглядом, почесал подбородок и, вроде оставшись довольным, легко поднял посох за противоположный конец и понёс перед собой, помахивая им, точно веточкой. Гудмунд продолжал изощряться в ужасных проклятиях и вдруг ощутил резкую боль в губе — острый конец одного из оплетших его отростков весьма деловито пытался проделать дыру в губе воина с явным намерением зашить ему рот в самом прямом смысле слова. Поперхнувшись от ужаса, Гудмунд замолчал — и отросток тоже отступил.
«И сюда я мчался сломя голову, дрался с Ночной Всадницей, едва остался жив!.. — ошарашенно думал воин. — Но, быть может, это просто привратник, который встречает так всех нежданных гостей? Но какая силища!»
Гудмунд не мог смотреть по сторонам, перед его глазами мелькал лишь один мох; однако шли они недолга. Гудмунд услыхал лёгкий скрип открываемых ворот, его внесли внутрь, поставили на ноги, и тут путы исчезли.
Воин быстро огляделся. Он стоял в углу довольно просторного двора, окружённого с трёх сторон одноэтажными бревенчатыми строениями вполне обычного вида, с окнами и дверьми. За его спиной между двух таких домов были ворота, на противоположной же стороне, вдоль пологого ската горы, вытянулось длинное трехэтажное здание. Его фасад был словно выпилен из цельного куска исполинского дерева — искусство мастеров сохранило бесчисленные годовые кольца.
Больше ничего странного или запоминающегося Гудмунд вокруг себя не увидел. Дома как дома, совсем простые — глаз не мог зацепиться ни за резной наличник, ни за расписную ставню…
Рядом с Гудмундом стояло четверо. Притащивший его сюда юноша со столь необычным посохом; молодой мужчина с лёгкой бородкой, в таком же, как у юноши, плотном тёмно-синем плаще и с таким же посохом в руках; на шее у него висел кусочек тёмно-коричневого отполированного дерева. Третьим был грузный, с большим животом, уже пожилой человек с двойным подбородком и красноватым носом; он тоже носил на груди кусок древесины, но уже много светлее. Четвёртым же стоял очень прямой и очень сухой старик с орлиным носом. Лицо его казалось коричневым; в руках старика воин Хагена увидел не посох, как у остальных, а лишь тонкую веточку. И кусочек дерева у него на шее был совершенно бел.
— Послушайте, — начал Гудмунд. — Я издалека. Мне очень нужно поговорить с настоятелем!.. У меня срочные известия! И почему надо было тащить меня сюда таким способом?!
— Во владениях Дальних Сил ваши смешные правила не действуют, человече, — безразлично сказал молодой мужчина. — А всё, что ты мог сказать, мы и так знаем.
— Умирающий эльф просил меня обязательно добраться до долины Бруневагар, где стоит монастырь, — отчеканил Гудмунд, глядя в упор на старика, судя по всему, бывшего здесь главным. — Отыскать настоятеля этого монастыря и предупредить его, что одна очень ловкая Ночная Всадница встала на чей-то след, с помощью Извергающей Огонь Чаши истребила целую засевшую у неё на пути засаду и теперь направляется прямиком сюда! Вот что должен был передать я, и, клянусь вековечной тьмой, я не заслужил подобного приёма!
На него вновь посмотрели, как на докучливого ребёнка, а затем вдруг заговорил толстяк:
— А кому ты служишь?
Природная осторожность заставила Гудмунда солгать:
— Я наёмник, солдат удачи.
Толстяк бросил быстрый взгляд на старика с орлиным носом, всем видом своим выражая: «Ну, что я вам говорил?»
— Ты лжёшь, червь, — холодно бросил старик. — Ты — воин тана Хагена, Ученика Мага по имени Хедин. Я прочёл это в твоих мыслях. И намерения этого Мага нам слишком хорошо известны, чтобы отпустить тебя. В яму его! — распорядился орлиноносый, теряя всякий интерес к воину и поворачиваясь к нему спиной.
