возмущался, когда его (Распутина. - Э. Р. ) имя связывали с именами Государя и Государыни'.
Но после убийства премьера Джунковский начинает весьма интересоваться деятельностью Распутина. Так что гибель Столыпина, побежденного безвестным мужиком, заставила 'серьезных людей' присмотреться к 'победителю'...
Новым премьером был назначен сенатор Владимир Николаевич Коковцов, выходец из старого дворянского рода, человек не блестящий, но исполнительный и честный ('всего лишь', как написал о нем Джунковский).
'Столыпин умер, чтобы уступить место вам', - сказала ему Аликс. Она имела в виду - тому, кто будет слушать 'Божьего человека', а не преследовать его...
Казалось, со смертью Столыпина миновала самая серьезная угроза Распутину. Но скоро Аликс поймет: произошел парадокс. Гибель могущественного премьера не только не принесла избавления, напротив, после нее случилось непоправимое: из автократической системы ушел страх, без которого она работать не может!
Нет, не зря умиравший Столыпин перекрестил царскую ложу. Теперь слабый Ники и его жалкие министры остались один на один с Думой. И мужик, которого уже стало модно ненавидеть, оказался беззащитен в отсутствии страха... Убиенный премьер отомстил всем после смерти!
Первыми в отсутствии Столыпина осмелели церковные иерархи.
ДРАКА ПРОВИДЦЕВ
Феофан был далек от мира. Он умел лишь писать тщетные обращения к царю и просить своих друзей обличить Распутина.
А Гермоген умел действовать. Приехав в Петроград на сессию Синода, он понял - пришло время покончить с Распутиным. Нового премьера он не боялся, и обер-прокурора Саблера, скомпрометированного слухами о связях с Распутиным, тоже.
Хорошо понимая, кто правит в Царской Семье, Гермоген знал, что обращаться к царю бессмысленно. И он решил сломать самого Распутина: обличить его и заставить добровольно уйти из дворца. На тот случай, если тот не согласится, Илиодор приготовил памфлет 'Гришка' - где полностью приводил украденное у Распутина письмо царицы, доказывавшее, как считали монах и епископ, ее прелюбодеяние с мужиком. Так что Илиодор и Гермоген были уверены: со вчерашним другом будет покончено.
И наступило 16 декабря - день обличения.
Участники собрались в Ярославском подворье, где жил Гермоген. Пришел Митя Козельский, которому до Распутина так верила царица, - длинный, худющий, с высохшей рукой, в убогой, но чистой мужицкой одежде. Пришел Иван Родионов публицист, близкий к 'Союзу русского народа', почитатель Илиодора, помогавший ему писать памфлет 'Гришка'. Сам Илиодор, которого Распутин продолжал считать своим другом, должен был к 11 утра привезти Григория.
'Распутин встретил меня очень ласково. Я его пригласил поехать к Гермогену: 'Ждет тебя. Так и сказал мне: поезжай и привези... да скорее, хочу с ним повидаться', - вспоминал Илиодор. Сели на извозчика, поехали. Удивительно, но у Распутина, этого интуитивного человека, не было никаких дурных предчувствий (как впоследствии их не будет, когда повезут его убивать). Видимо, он бесконечно доверял Илиодору, и это доверие усыпило его звериную чуткость... По дороге Григорий с наивным изумлением рассказывал о роскоши нового царского дворца в Ливадии, 'как 'папа' сам меня водил по дворцу... потом вышли мы с ним на крыльцо, и долго на небо смотрели... '
Наконец приехали. Участники действа ждали их с нетерпением... Когда Распутин раздевался в передней, Илиодор саркастически сказал Родионову: 'Посмотрите, Иван Александрович, на старческое рубище!' 'Ого! Шапка стоит по меньшей мере 300 рублей, а за шубу здесь надо отдать тысячи две. Вполне подвижническая одежда!' - ответил Родионов. И только тут Распутин заподозрил неладное. Но было поздно...
'Исторический час наступил. Гермоген, я и все свидетели собрались в парадную комнату. 'Старец' сел на большой диван. Митя, прихрамывая и помахивая отсохшею рукою, ходил взад и вперед около Григория... Все молчали... А потом произошло... нечто невероятное, смешное, но в то же время и ужасное. Митя с диким криком: 'А-а-а! Ты - безбожник, ты много мамок обидел! Ты много нянек обидел! Ты с царицею живешь! Подлец ты!' - начал хватать 'старца'... Распутин попятился назад к дверям... а Митя... тыкая ему пальцем в грудь, еще громче, еще неистовее кричал: 'Ты с царицею живешь! Ты - антихрист!' И тогда Гермоген в облачении епископа взял в руку крест и сказал: 'Григорий, пойди сюда!.. ' Распутин приблизился к столу... трясясь всем телом, бледный, согнувшийся, испуганный'.
И наступил финал, описанный Илиодором:
'Гермоген, схватив 'старца' кистью левой руки за череп, правою начал бить его крестом по голове, и страшным голосом... кричать: 'Дьявол! Именем Божьим запрещаю тебе прикасаться к женскому полу. Запрещаю тебе входить в царский дом, и иметь дело с царицей, разбойник! Как мать в колыбели вынашивает своего ребенка, так и Святая церковь своими молитвами, благословениями, подвигами вынянчила великую святыню народную - самодержавие царей. А теперь ты, гад, губишь, разбиваешь наши священные сосуды - носителей самодержавной власти... Побойся Бога, побойся этого животворящего креста!'
Родионов, обнажив принесенную с собой саблю, поволок
вконец растерявшегося Распутина к кресту. От него потребовали дать клятву, что он немедля уйдет из дворца. Распутин поклялся - и на том целовал крест.
Задуманное окончилось успехом. Распутин вышел (точнее - бежал) из епископских покоев жалким мужичонкой, каким когда-то был в Покровском. Он был счастлив, что уцелел, ибо верил, что барин Родионов мог и вправду зарубить его. Вечный мужицкий страх...
Впрочем, никакой цены для Распутина та клятва не имела. У него были свои отношения с Богом, недоступные этим сытым князьям церкви. И его Бог мог простить вырванное угрозой смерти крестное целование. Но мог ли Бог простить предательство вчерашнего друга?
К тому же Распутин знал, что Илиодор обманывал не только его, но и иерархов, ибо было тайное - то, что Илиодор таил от Гермогена и Феофана и что крепко связывало его с Распутиным...
Предательство Илиодора и насилие Гермогена заставили Распутина тотчас дать телеграмму 'маме'. 'Выйдя из Ярославского подворья, - писал Илиодор, Распутин отправился на телеграф и послал царям телеграмму... полную невероятной клеветы... Он писал, что будто бы я и Гермоген хотели его у себя в покоях лишить жизни, задушить'.
Но клеветы особой тут не было: ведь и саблей грозили, и по голове крестом медным били...
Так закончилось 16 декабря - особый день в жизни Распутина.
Через пять лет в ночь с 16 на 17 декабря его убьют.
Велики были изумление и гнев царицы, когда она получила телеграмму и узнала от Ани подробности о том, как вчерашние друзья попытались лишить жизни 'отца Григория', лишить ее и наследника помощи 'Божьего человека'.
Но Гермоген пошел дальше - на сессии Синода он произнес обличительную речь против хлыстовства. Сначала епископ обрушился на писателей, описывающих хлыстовство (эта тема уже питала бульварную литературу, Арцыбашев и Каменский
описывали сцены 'радений' и 'свального греха'), обличил соблазн этих произведений, и, наконец, перешел к главному - обвинил Распутина 'в хлыстовских тенденциях'. Синод слушал испуганно - иерархи догадывались, какова будет ярость царицы, и лишь жалкое меньшинство осмелилось поддержать Гермогена. Большинство же вместе с обер-прокурором Саблером выразило недовольство вмешательством пастыря в 'вещи, которые его не касаются'.
Но Гермоген не успокоился. Более того, в частных разговорах он осмелился говорить о том, что Распутин прелюбодействовал с царицей!
Аликс узнала обо всем от Вырубовой. Теперь Гермоген и Илиодор стали для нее лжецами, прикинувшимися из выгоды друзьями и почитателями 'отца Григория'. Как посмели они обвинять его - друга Царской Семьи, 'Нашего Друга'! И - что чудовищнее всего - как посмели, зная ее, распространять гнусные слухи! Легко представить, что она говорила Ники. И легко представить себе его гнев - гнев царя.
И грянул гром.
ОЧЕРЕДНОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ О ГИБЕЛИ 'ЦАРЕЙ'
Из показаний Виктора Яцкевича, директора канцелярии обер-прокурора Синода: 'Среди сессии в Рождественские святки (это небывалый случай в жизни Синода) Гермоген получил приказание вернуться в епархию... Он не подчинился этому приказу, и, как я слышал, по телеграфу просил приема у Государя, указывая, что имеет сообщить о важном деле, но ему отказали'.
Именно так все описывает и Илиодор, приехавший в Петербург на подмогу Гермогену. В Ярославском подворье монах писал под диктовку потрясенного епископа телеграмму царю. 'Гермоген сидел около меня и
