- Ладно, и эту кровь простит вам его величество, если вы будете вести себя разумно.
- Не верю! Не верю! Вы говорите так, пока вам что-то нужно от меня. Но стоит вам получить желаемое, как вы забудете все свои обещания...
- Но я вам дам честное слово генерал-губернатора!
- Не верю словам!
Губернатор удивленно развел руками:
- Поразительно! Мусульманская женщина, дитя гор - и такая вызывающая манера! Уму непостижимо...
- Да уж! На руки мне одели кандалы, но для языка вы еще оков не придумали!
Благодушное настроение понемногу стало покидать губернатора.
- Вы слишком много себе позволяете, моя милая.
- Я достаточно оскорблена тем, что меня схватили и упрятали в темницу. А то, что на меня надели оковы - второе, еще более тяжкое оскорбление... Так что же вы ждали услышать от оскорбленной вами женщины, генерал?
- Склоните голову, милочка, пока она у вас на плечах!
- А склоненную незачем оставлять на плечах. Она никому не нужна...
Генерал вконец рассвирепел:
- Ну, так чего вы добиваетесь?
- Свободы и справедливости!
- Это пустой звук, не более...
- Просто вам этого не понять!
Губернатор впился в нее долгим взглядом:
- Слушайте, но пора бы вам понять, что головой, самой крепкой, гранитную стену не прошибешь!
- И все равно мы будем биться!
Ну что можно сказать на такое? Генерал-губернатор не нашел достойного ответа и только прикрикнул на пленницу:
- Хотел бы я знать, кто учит тебя столь возмутительным речам, разбойница?
- Ваша жестокость!
- Ну что ж, теперь я понимаю, что с такими дикарями, как вы, говорить на человеческом языке бесполезно, вы этого просто не поймете.
- Кто же дикари? Те, кто сражается за справедливость, или те, кто заковывает женщину в кандалы?
- Слушай, бездельница! Не понимала по-хорошему, так я тебе скажу теперь по-солдатски...
- Ненадолго же хватило вашей любезности, генерал, - улыбнулась вызывающе Ханали-кыэы.
- С теми, кто добра не понимает, необходимо говорить иначе.
Губернатор отер рукой вспотевший лоб и продолжал:
- Не послушаете нас добром, заставим силой.
- На силу и мы силой ответим, - не осталась в долгу Хаджар.
- Ведь приползете с мольбой о прощении!
- Никогда! Никогда вам этого не дождаться.
- Вы будете уничтожены...
- Нет, это вы расстанетесь с жизнью, причем на глазах у вашей жены, с которой вы, говорят, не расстаетесь! Ваша жизнь разлетится вдребезги, как старый кувшин, в который попал меткий камень, пущенный сильной и верной рукой!
- ... Не поняла, глупая женщина, добра, с которым я к тебе, мерзавке, пришел - теперь скитайся по пересыльным тюрьмам, пока не доберешься до Петербурга.
И, обратившись к своим онемевшим от растерянности приспешникам, генерал-губернатор произнес со вздохом облегчения:
- Как хорошо, оказывается, что столь опасная птица оказалась у нас в руках!
- Не я у вас в руках, а вы у нас в руках! Пока вы здесь, на зангезурской земле, которая исконный наш край - мне бояться нечего.
Терпение покинуло генерала. Не хотелось ему признавать свое поражение - но из такой беседы уже невозможно было выйти с честью. Губернатор встал неторопливо, повернулся к пленнице спиной и вышел из камеры, бросив на прощанье:
- Вы сами решили свою судьбу...
В ответ Хаджар рассмеялась весело и громко, словно не в тюрьме происходил этот странный разговор, а в Черной пещере, в окружении верных друзей.
Глава семьдесят пятая
Конечно, присутствовали при этом допросе, обернувшимся несомненным поражением генерал-губернатора, всего несколько человек. Столпившийся у ворот тюрьмы народ, так же, как беки на роскошных скакунах, их прислужники, купцы все ждали в нетерпении. Все глазели, открыв рты, когда губернатор входил своей неровной, подпрыгивающей походкой в ворота каземата. Все, что происходило внутри, осталось для выжидающих зевак завлекательной тайной. И каждому больше всего хотелось, чтобы тайна эта как можно скорей разрешилась.
Здесь было не только обычное любопытство. Здесь, так или иначе, решалась судьба каждого из присутствующих - и безоговорочно склонившихся на сторону властей, и тех, кто никак не мог принять окончательное решение. Многое в этот час определялось тем, насколько прочными окажутся стены старого каземата. По их устойчивости и несокрушимости люди были готовы судить о том, насколько силен старый жизненный уклад, насколько прочно держит узду заметно слабеющая уже рука верховного правителя великой империи из далекого Петербурга.
С другой стороны, и для тех, кто томился в тюрьме, наступил день важного испытания на зрелость и мужество. Давно ли любому приставу ничего не стоило схватить каждого ему неугодного, словно беспомощного козленка, которого даже мальчишка легко подымет за уши и бросит за изгородь, и посадить на цепь - сиди и не высовывайся. Сейчас - нет, не то... Бунтовать начали! Начальству подчиняться не желают! Ах, новые песни пошли у нас, совсем новые... До чего это доведет, а? Как раньше люди боялись темницы! Ее тяжелые своды грозили раздавить грудь каждого перепуганного узника, словно обломок скалы. Стоило только спросить:
- А в тюрьму не желаешь, братец?
И тут же угасало желание спорить с сильными мира сего у самых заядлых храбрецов. Да, эти толстые стены были одним из надежных камней, из которых складывалась опора трона - Российское государство, равно безжалостное как к собственным рабочим и крестьянам из центральных областей России, так и к запуганным и забитым обитателям окраин.
Опора казалась непоколебимой. Так было всегда.
И вдруг - надо же!
Глухие толчки поколебали грозную гору и явственно отозвались в самом ее хребте. Ощутимо дрогнул трон!
Самое время каждому спросить себя, как быть дальше? Потому что трещины, зазмеившиеся по монолиту фундамента, нарушили сразу целостность вековых запретов.
Так - как же быть дальше?
Теперь должно быть ясно, какое огромное значение имел исход встречи между генерал-губернатором, прибывшим в тюрьму в мундире, расшитом золотом и в блестящих эполетах, при полном иконостасе крестов на муаровых ленточках, звенящих на его широкой груди - и скромной пленницей, кавказской гордой красавицей, встретившей именитого гостя в оковах и колодках.
Просто замечательно, что Ханали-кызы, вполне достойная имени хоть орлицы Кавказа, хоть львицы, что ей подходило ничуть не меньше, что Хаджар-ханум, подруга славного Наби, не убоялась угроз и не соблазнилась посулами. Но еще более замечательным следует признать то обстоятельство, что за увлекательной беседой генерала и атаманши следил сам Ало-оглы, стоящий от того и от другой на расстоянии, не превышающем нескольких шагов. А еще точнее - на расстоянии одного стремительного шага и, прибавьте к тому, молниеносно выброшенной вперед руки со стальным сверкающим лезвием.
Да, вошел генерал-губернатор в каземат, горделиво выпятив грудь, а вышел из него жалким, словно
