Он снес это, как несколько легких пощечин, немного вздрогнув, а затем опять обратив на меня глаза
– Тебе понадобилось двести лет, чтобы узнать, что тебе нужно, – сказал он. – Я понял это в тот момент, когда вышел из ступора и увидел, что ты лежишь на полу. Ты был похож на пустую скорлупу. Я знал, что ты зашел слишком далеко. Я пришел из-за тебя в ужас. Ведь я видел тебя новыми глазами.
– Да.
– Знаешь, что пришло мне в голову? Я решил, что ты нашел способ умереть. Ты отдал мне всю свою кровь, до капли. А теперь погибал на моих глазах. Я понял, что люблю тебя. Я понял, что прощаю тебя. И с каждым глотком воздуха, с каждым новым открывавшимся передо мной оттенком или формой я все лучше понимал, что хотел этого – нового восприятия, новой жизни, которую никому из нас не описать! Да, я не мог в этом признаться. Не мог не проклинать тебя, не мог с тобой ненадолго не поссориться. Но в конечном счете важно то, что это было ненадолго.
– Ты намного умнее меня, – тихо сказал я.
– Ну конечно, а чего ты ожидал?
Я улыбнулся и развалился на диване.
– Да, вот он, Обряд Тьмы, – прошептал я. – Как правы были старейшие, что дали ему это имя. Интересно, не сам ли я себя перехитрил? Ведь передо мной сидит вампир, вампир огромной силы, мой личный отпрыск – и что ему до прежних эмоций?
Я посмотрел на него и снова почувствовал, как подступают слезы. Они меня никогда не подводят.
Он хмурился, слегкаа приоткрыв рот, и мне показалось, будто я нанес ему ужасный удар. Но он мне не ответил. Он выглядел так, словно я поставил его в тупик, покачал головой, как будто не знал, что ответить.
И я осознал, что вижу в нем не столько уязвимость, сколько сочувствие и нескрываемую заботу обо мне.
Он внезапно встал с кресла, упал передо мной на колени и положил руки мне на плечи, совершенно не обращая внимания на моего верного Моджо, который уставился на него безразличными глазами. Сознавал ли он, что именно так я стоял перед Клодией в горячечном бреду?
– Ты не изменился, – сказал он. – Совсем не изменился.
– Не изменился по сравнению с чем?
– Каждый раз, когда ты приходил ко мне, ты задевал меня за живое, вызывал во мне глубокое желание тебя защитить. Ты вызывал во мне любовь. И ничто не изменилось. Только ты еще больше запутался и нуждаешься во мне. Я ясно вижу, что мне предстоит вести тебя вперед. Я – твоя связь с будущим. Только с моей помощью ты встретишь грядущие годы.
– Ты тоже не изменился. Потрясающая наивность. Чертов дурак. – Я попытался стряхнуть его руку с плеча, но не вышло. – Тебя ждут большие неприятности. Вот увидишь.
– Как восхитительно. Ну идем, нам нужно ехать в Рио. Нельзя пропустить ни минуты карнавала. Хотя, конечно, потом мы сможем поехать еще... и еще... и еще... Пошли.
Я неподвижно сидел и долго-долго смотрел на него, пока он снова не забеспокоился. Сжимавшие мои плечи пальцы оказались довольно сильными. Да, я все сделал отлично, шаг за шагом.
– В чем дело? – робко спросил он. – Ты меня оплакиваешь?
– Может быть, немного. Как ты и сказал, я не такой сообразительный, не всегда знаю, чего хочу. Но, наверное, я стараюсь запечатлеть этот момент у себя в голове. Я хочу запомнить его навсегда – какой ты сейчас, здесь, со мной... пока еще ничего не испортилось.
Он встал и без заметного усилия, потянув меня за собой, поставил меня на ноги. Когда он заметил мое удивление, на его лице заиграла торжествующая улыбка.
– Да, наша драка – это будет нечто, – сказал я.
– Что ж, можешь подраться со мной в Рио, когда будем танцевать на улицах.
Он поманил меня за собой. Я точно не знал, что мы теперь будем делать и как совершим это путешествие, но я испытывал чудесное волнение, и, честно говоря, мне было наплевать на мелочи.
Конечно, Луи придется уговаривать ехать, но мы против него скооперируемся и как-нибудь его заманим, невзирая на его сдержанность.
Я уже было собирался выйти следом за ним из комнаты, когда мое внимание привлек один предмет. Он лежал на старом столе Луи.
Это был медальон Клодии. Цепочка свернулась в кольцо, отражая свет каждым своим звеном, овальный футляр был открыт и прислонен к чернильнице, и ее личико смотрело прямо на меня.
Я протянул руку, поднял медальон и внимательно посмотрел на портрет. И меня посетило печальное осознание.
Она перестала быть воспоминанием. Она превратилась в лихорадочный бред. Она стала призраком из больницы в джунглях, фигуркой, стоявшей на солнце в Джорджтауне, духом, мечущимся в тенях Нотр- Дам. При жизни она никогда не была моей совестью! Только не Клодия, моя безжалостная Клодия. Что за сон! Просто сон.
Пока я с горечью рассматривал ее, в очередной раз оказавшись на грани слез, на губы мои закралась мрачная потаенная улыбка. Ведь ничто не изменилось, когда я осознал, что собственноручно приписал ей эти слова. То, что они означали, было правдой. Я действительно получил шанс на спасение – и отказался от него.
Держа в руках медальон, я хотел сказать ей что-нибудь. Я хотел сказать что-нибудь той, кем она была, и своей собственной слабости, и обитавшему во мне жадному зловредному существу, которое опять восторжествовало. Это правда. Я выиграл.
Да, мне так ужасно хотелось произнести какие-нибудь слова. Слова, исполненные поэзии, глубокого смысла, которые искупили бы мою жадность, мои пороки, страсти моего сердца. Ведь я еду в Рио, не так ли? С Дэвидом и с Луи, и начинается новая эра...
Да, скажи что-нибудь – ради всего святого, ради Клодии – напусти мрака, покажи, что за этим стоит. Господи, распори завесу, покажи жуткую суть.
Но я не смог.
Нет, правда, что еще говорить?
Я уже все сказал.
Примечания
1
Из стихотворения В. Блейка «Тигр» (перевод К. Бальмонта).
