людям за помощью боялась? Или раньше еще, на рынке, где ступить негде от народа, боялась не поехать с неизвестной личностью? Когда боятся, поступают наоборот. Я понимаю ваши родительские чувства, но правосудие должно руководствоваться не чувствами, а намерениями и поступками...
-- Да как же не бояться-то! -- вскричала, вскочив, Тамара Ивановна, раненная этими двумя стрелами -- словами 'правосудие' и 'бояться -- не бояться'. -- Правосудие! Вот и дайте нам правосудие! Как же не бояться?! --оглядываясь вокруг, обращаясь не к прокурору, а к стенам, еще горше вскричала она. -- Среди бела дня убивают -- ничего, ни преступления, ни правосудия! Круглые сутки грабят -- ничего! Воруют, насилуют, расправляются как со скотом... хуже скота! Нигде ничего! Вы что думаете, -задыхалась она, -- что если бы она, наша дочь, на трамвайной остановке бросилась искать защиту -- помогли бы ей? Вы уверены? А я не уверенаИ дочь моя была не уверена! Мы что, не знаем, как человека убивают середь толпы, и толпа разбегается! Не знаем мы, как от крика 'спасите!' люди шарахаются и зажимают уши! Правосудие! Люди до того напуганы, что они уж и кричать от страха не могут. А вы здесь: он, видите ли, подозреваемый, он несчастный, наша дочь его в несчастье втянула... Мы его поймали, привели вам, преступление как на блюдечке, а вы боитесь его оскорбить не тем словом. Но почему вы не боитесь оскорбить нашу дочь?.. ведь ее избивали, насиловали, как бы вы ни крутили это дело! Это вы привыкли, что насилуют -- вообще, везде! А мы не вообще, у нас дочь! Ее же изнасиловали, и она же теперь у вас подозреваемая... наравне с этим бандитом!
-- Успокойтесь. Или оставьте кабинет, такой тон я выслушивать от вас не желаю.
Тамара Ивановна села, задыхаясь, сердце билось у нее задним ходом. В эту минуту и почувствовала она толчок изнутри, мгновенный и решительный, который придавил ее к стулу и заставил замереть. И то, что сказалось ей или приказалось, что отчетливо прозвучало в ней, заставило ее, как только она пришла в себя, по-другому взглянуть и на прокурора, объяснявшего что-то Анатолию, и на проводимое этой женщиной правосудие, и на шумящую за окном жизнь, изо дня в день шагающую по своим законам. Казалось, со всем она примирилась и всему поняла цену. Прислушавшись, она стала различать слова прокурора:
-- У нас сейчас только показания потерпевшей и подозреваемого. Свидетели допрошены не все, нет окончательного заключения эксперта. Когда следственные мероприятия будут закончены, тогда и будет решаться вопрос о мере пресечения.
'Дело ясное, что дело темное', -- подумала Тамара Ивановна и спросила на удивление спокойно:
-- Что такое санкция?
-- Какая санкция?
-- Ну, что такое привести на санкцию?
-- Привести на санкцию -- значит объявить подозреваемому его дальнейшее положение по истечении срока задержания, -- всматриваясь в Тамару Ивановну и настораживаясь от ее вопроса, ответила прокурор. -- Вы хотите знать, какие могут быть санкции? Может быть или заключение под стражу, когда это необходимо, или, когда это допустимо, освобождение под залог.
-- И пока ничего не ясно, как повернется дело?
-- Пока ничего не ясно.
-- Могут и отпустить?
-- Под залог. Я сказала: когда это допустимо. Такая мера пресечения предусматривается законом. -- Прокурор поднялась, оставив последнюю фразу для большей четкости быть произнесенной на ногах: -- Если вы не доверяете нам, у вас есть право обратиться в областную прокуратуру.
Тамара Ивановна взглянула на нее с укоризной:
-- Никуда мы обращаться не будем.
Выйдя от прокурора, заторопились к телефону позвонить Светке. Светка давно была дома, ее, как и договаривались, привез Демин, но отвечал по телефону Иван. Он говорил с набитым ртом, и понять его было трудно. Тамара Ивановна вяло прикрикнула на сына, сказав, что она надеется, что уши у него не забиты жвачкой и он слышит ее, и приказала, чтобы он не выходил из дома, пока они не вернутся. Жвачка в ушах развеселила Ивана; сглатывая, он смеялся и кашлял одновременно, но обещал быть дома и дверь посторонним не открывать.
Вечером стало теплее и мягче, вместе с западающим солнцем, совсем освободившимся от облаков, горой стоящих над головой, натекала совсем летняя спелость нагретой земли. Тамара Ивановна, невесть с чего приободрившаяся, вдруг решила, что сегодня надо сделать ужин. 'Сделать ужин' означало, что они не станут обходиться чем попало, как всегда в последнее время, а устроят что-нибудь повеселее. Анатолий обрадовался и испугался: что это -- приходит она в себя, приказав себе смириться со случившимся, или просто решила отделить жирной чертой последние черные дни от наступающих, ведущих неизвестно к какой, но развязке? Тамара Ивановна смотрела перед собой тяжелым решительным взглядом и шла быстро, встречный народ обтекал ее с опаской. Анатолий едва поспевал за нею; они почти не разговаривали. На рынок заходить не стали, тошно было смотреть на рынок, да он уже и пустел. Недалеко от дома зашли в большой гастроном, Анатолий взял бутылку водки и бутылку вина; Тамара Ивановна -- сосисок, яблок и большой пышный торт, над какими сама же всегда и издевалась, называя их 'парфюмерией'. Но издевалась не потому, что брезговала, а кошелек в кармане не велел. Но сегодня -- эх, изобилие! Эх, мать его растак! и так! и так! и так! -- подумала и взяла еще связку бананов, брезгливо, на вытянутой руке, подержала ее, приняв с весов, за отросток и кинула в широкий зев сумки. Наполненная сумка заинтересовала ее; Тамара Ивановна отыскала столик, не выпуская из левой руки коробку с тортом, правой потеребила сумку, расправила ее, всматриваясь в нутро и размышляя. Сумка была черная, вместительная, продолговатая, с легко и ловко ездящим замком, из прочной искусственной ткани, как теперь все они; она могла казаться маленькой при малой загрузке, а могла быть большой. Оглянувшись, найдя Анатолия взглядом уже возле выхода, подхватила сумку, расчетливо встряхнув ее в руке, и заторопи-лась.
Светка не вышла на голоса; Тамара Ивановна решительно толкнула дверь в ее комнату -- Светка в полумраке, с зашторенным окном, полусидела-полулежала, навалившись на спинку кровати. Она даже головы не повернула к матери. Пока ее дергали, заставляли куда-то идти, что-то говорить, она шла и говорила, изымала из себя и выставляла свой позор, муку свою смертную, надрывала сердчишко, но вот оставили ее на несколько часов в покое, и начался молчаливый, страшный, доклевывающий сердце разговор с собой. Там ее спрашивали, что с ней было, здесь она спрашивала себя, что с ней будет. Там ее ответы заносили на бумагу, здесь же какой-то неумелый самописец, не зная, что писать, и не слыша ответов, рвал и рвал на куски обожженную душу. До сей поры она и не подозревала, какая бездна, недремная и безжалостная, скрывается в человеке и какие изнуряющие ведет она беседы.
Тамара Ивановна положила дочери под руку связку бананов.
-- Чего это ты? -- дрогнувшим голосом удивилась Светка.
-- Ешь! Не пропадать же теперь! Нет, девка, теперь надо быть сильной. Сильнее себя. Ешь и выходи, ужин будем делать. Я и торт купила.
-- Сластить будем? -- Светка выговаривала слова вязко, через слипшееся горло.
Тамара Ивановна будто и не заметила вырвавшегося Светкиного вызова. Отчаянным взмахом руки слева направо она перечеркнула перед собой все, что навалилось, и сказала:
-- Пожуй и выходи. Нечего тут залеживаться, нянькаться в себе... -- она не договорила, никакое просившееся сюда слово произносить не хотелось. Опять больно пронзило ее, как изменилась дочь всего в несколько дней: маленькая, как у подростка, голова, слабая, раздавленная грудь и сжатые, неналившиеся ноги. Почувствовав этот взгляд и угадав, о чем думает мать, Светка решилась:
-- Мама, можно, я сегодня пойду к бабушке ночевать?
-- Почему? -- было отчего подкоситься ее ногам: Тамара Ивановна опустилась рядом с дочерью. Было отчего: она сама собиралась отправить Светку на эту ночь к Евстолии Борисовне, Светка могла помешать ей сегодня. Но она собиралась заговорить об этом позже, при всех за столом, чтобы и тени подозрения не вызвать, будто это нужно ей. Вот, пожалуйста, -- как подслушала Светка.
-- Можно?
-- Иди, если так хочешь. Но вечер пробудешь дома. К ночи пойдешь.
Ивану Тамара Ивановна заявила, выходя из Светкиной комнаты:
-- А ты, дружок, сегодня из дома ни ногой. Понял?
-- Понял. Но жду разъяснений! -- энергично отозвался Иван.
-- Побудем вместе сегодня. Вот и все разъяснения.
-- Маловато, но на сегодня хватит.
