— Беда, матушка-княгиня! — воскликнул он, обнимая ее сапожок.
— Война?
Синегорка, княгиня-вдова Синегорья, сжала кулаки. Это было единственное, чего боялась она, недавно простая женщина. Четверть века минуло, как появилась она в Синегорье, неся одну дочь на руках и другую во чреве. На счастье иль беду, случаем углядел ее князь и просватался. Его не смутили две девочки — народ принял его жену. Одного за другим родила она мужу троих сыновей, но дети не жили — померли все, кроме меньшего, которому пошел пятнадцатый год. Десять дет, как погиб распоротый на охоте вепрем князь. С той поры Синегорка правила одна, поджидая совершеннолетия сына и приискивая женихов для дочерей. По сию пору оставались они незамужницами — никто ведь не ведал, кто отец княжьих падчериц. Но правила Синегорка твердой рукой, и война оставалась единственным, чего боялась она, в юности сама бывшая поляницей.
Посадник приподнялся.
— Беда, матушка! — повторил он. — Вел я тебе обоз назначенный, да у самого Козьего перевала налетели лихие люди: отдавайте, кричат, повелителю нашему, Змею, все добро!.. Я и опомниться не успел, как небо потемнело, гром грянул, смотрю — и верно, летит ламя крылатая — огнем пышет, хвостом ели сгибает. Дыхнула раз — и все люди мои наземь попадали. Один я чудом уцелел…
Он свесил голову, застонал и запричитал как дитя.
Синегорка притопнула ногой.
— Стыд и позор тебе ровно женщине слезы лить, — прикрикнула она. — Змей то иль что иное — сперва вызнать надобно!
На ее крик мигом вбежали кмети, что неотлучно находились при ее покоях. Княгиня отдала приказ сей же день вызнать, что правда, а что ложь.
Через несколько дней она знала все — посадник не только не соврал, но и преуменьшил опасность, не приметив всего. Крылатый змей начал появляться на окраинах — жег дома, рушил стены, в то время как орда его слуг подбирала добро, а то и самих жителей. Постепенно он начал подбираться все ближе и ближе к самой столице.
Отдав приказ о сборе дружины, Синегорка велела кликнуть дочерей.
Они явились почти одновременно. Еще с порога княгиня оглядела их и в который раз подивилась, как они похожи меж собой и в то же время отличны.
Старшая, крепкая телом и духом Рада уже который год была полноправным кметем княжьей дружины, водила в бой сотню. Не допустили бы сего бесчестья, да княгиня молодость свою вспомнила и настояла. И сейчас девушка явилась в мужской одежде, в сапогах и с воинским поясом. Длинную косу она закручивала вокруг головы, чтобы не мешала. Рада была красива, но казалась старше своих лет и привыкла уже не молодиться — разучилась носить поневу [2] и украшать грудь ожерельями.
Ее сестра Мера мало отличалась статью от сестры, но была мягче, нежнее. Ее не прельщала воинская доблесть. По виду и нраву она была больше княжной, но порой не в меру строга и придирчива.
Обе девушки были как на подбор — высокие, стройные, темноглазые и темноволосые, лишь косы Меры отличались от сестриных рыжиной. И все же сердце Синегорки часто сжималось от обиды — меньшей днями минуло двадцать пять лет, Рада была почти на четыре года постарше. Будь они природные княжны, давно б нашлись им пары, но падчериц синегорского князя никто не хотел брать в жены.
Княгиня кивнула дочерям, чтобы они сели подле. Рада устроилась ближе к матери, устремив на нее преданный взор, а Мера все не спешила отойти от окна и поглядывала на двор, словно выжидала кого- то.
— Позвала я вас, дочери, — начала Синегорка, — чтобы донести до вас недобрую весть. На границах объявилась тварь незнаемая — змея-ламя. Соглядатаи доносят, все ближе и ближе проклятая ко граду подбирается.
— Значит, быть сече! — воскликнула Рада, притопнув ногой.
— Да, дочь моя. — Княгиня пригладила черные волосы поляницы. — Приказала я готовить дружины к бою. Через три дня выступаем. Хотелось бы и мне пойти — все же в юности приходилось меч в руках держать, да только годы не те. Поведете полки ты, Рада, и брат твой.
Девушка радостно ахнула и подалась вперед.
— Спасибо, матушка! — пылко воскликнула она. — Вот это подарок! Братец знает?
— Да, я сказала ему. В советчики даю вам отцова воеводу Боровка — он человек смышленый, где надо — подскажет, а полки водил, когда тебя и на свете не было.
При последних словах Рада скривилась, но промолчала.
— За ним уже послано, — продолжала княгиня, — должен вот-вот здесь быть. Тогда мы вчетвером все обговорим, а покамест хочу я вам, дочери, вот что сказать. Время нынче неспокойное, соглядатаи змеиные небось повсюду рыщут, а потому воздержитесь-ка, ровно девки дворовые, бегать всюду в свое удовольствие. За тебя-то, Рада, я спокойна, а о Мере душа болит… Да слышишь ли ты, глупая?
Мера тем временем высунулась из окна, глядя вдаль. Услыхав запоздало материн окрик, она оглянулась:
— Что, матушка?
— Что! — покачала головой Синегорка. — Все-то ты, дочь, мимо ушей пропускаешь!.. Ведаю — чуть зиму проводили, полюбила ты на реку, в рощу тайком бегать. Ровно медом для тебя там намазано!.. А про ламю что я сказала, помнишь?
Мера покраснела при упоминании о роще, но твердо ответила:
— Помню, матушка.
— Не помнишь ты ничегошеньки, — отмахнулась княгиня. — А вот тебе мое материнское слово — пока змея не побьют, чтоб ни ногой из терема! И что за блажь — одной по целым дням на реке пропадать!
Мера вспыхнула, алея до ушей, и бросилась к матери.
— И вовсе не одна я хожу, и ты про то ведаешь! — воскликнула она, — Стривер меня провожает и встречает! Помнишь его? Он на Масленицу здесь появился…
Упоминание этого имени заставило Синегорку нахмуриться.
— С ним — тем более, — непреклонно молвила она. — Никто не знает, кто он такой!
— Я знаю! — почти закричала Мера. — С севера он, из Ирия!
Княгиня вскинулась, меняясь в лице. Слишком хорошо помнила она северные гордые скалы, именуемые их обитателями Ирием в память о родине, что осталась где-то далеко на востоке. Ей не было и восемнадцати, когда повстречала она одинокого странника, немолодого уже витязя Ирия. Охваченная безрассудством юности, вызвала она его на бой, да была побеждена. И быть ей убитой, но разглядел витязь косу и пощадил смелую девицу, предложил стать его спутницей. Звали его Святогором.
Десять лет вместе кочевали они по миру рука об руку, душа в душу. На одиннадцатый год понесла Синегорка, и пришлось Святогору бросать кочевую жизнь ради семьи. Поселились они в тихом месте, стали растить маленькую Раду. А через три года надоела Святогору мирная жизнь, и ушел он от жены, оставив в ее чреве Меру. Отправилась было Синегорка искать мужа, да набрела на синегорского князя, который усмотрел знак богов в том, что эта женщина носит имя его вотчины. Потому и женился, на дочерей не посмотрев.
Княгиня очень хорошо запомнила Святогора и боялась, что и Мера повторит ее судьбу.
Не ответив дочери, Синегорка хлопнула в ладоши. Вошла ключница, и княгиня встала, поманив меньшую дочь,
— Идем, — позвала она.
Не только Мера, но и Рада двинулись за нею. Сопровождаемая ими, Синегорка прошла к покоям дочерей и толкнула дверь в светелку Меры:
— Взойди-ка…
Ожидая, что мать последует за нею, девушка переступила порог и тут же услышала, как за ее спиной захлопнулась дверь. Она круто обернулась — для того лишь, чтобы услыхать, как ее запирают на крюк и мать отдает ключнице приказ не выпускать княжну впредь до личного разрешения княгини.
Мера бросилась к окну, распахнула его и высунулась на улицу. Как хотелось ей оборотиться птицей и упредить друга, да только где его искать?
