- Мы встретились в буфете, - говорит он мечтательно, - оба прилично выпили и закусили, а в конце концов так понравились друг другу, что я рискнул пригласить ее на тур вальса. Я, конечно, не великий танцор, но сплясать вальсок - тут, брат, не могу устоять! Как начинают играть что-нибудь в три такта, так ноги ходуном и ходят, автоматически!
Парень, видно, бредит - до того влюблен, клянусь!
- Мадам итальянка, как ты знаешь, - продолжает Толстяк, не обращая внимания на свою пассию, - а значит, у нее темперамент выше крыши. Мы просто созданы друг для друга, чтобы поладить!
Я оставляю их, пусть себе ладят, и иду к Экземе.
- Разрешите пригласить вас на танец, мадам?
Мадам оборачивается, и приклеенную улыбку будто стирают ластиком. Экзема явно не в себе, плывет. Она вдруг до конца осознает ситуацию. Я стою перед ней, здоровый, невредимый и розовый, в то время как она ожидала, что я лежу где-нибудь в мусорном бачке. Это сильно потрясает воображение - ее можно понять, бедняжку!
- Пожалуйста, мадам, - спешит дать согласие светлый князь, с трудом удерживая во рту расшалившуюся челюсть.
И вот Экзема в моих объятиях. Мы медленно вальсируем. Нам так же хорошо, как будто мы вдвоем дегустируем сильно переперченное блюдо.
Естественно, мне нужно с умом использовать представившуюся возможность выудить из Экземы максимум информации, но одновременно обойти молчанием вмешательство моей дорогой невесты.
- В следующий раз, когда направите ко мне свой черный эскадрон, милая моя, посылайте человек двенадцать, чтобы более или менее уравнять силы.
Она молчит. И напрягает всю свою энергию, чтобы выдавить улыбку. Но я чувствую ее тигриные когти, впившиеся через шелк смокинга мне в спину.
- Не надо рвать костюм, мадам, за него заплатили двести тысяч, - шепчу я ей нежно в ушко. - В наши дни трудно найти мастерицу, умеющую хорошо штопать.
Мы делаем круг по залу, слившись в танце, как совсем недавно сливались в любовных утехах. (А, каков стиль? Как я сочно выражаю мысли! Где Гонкуровская премия, наконец?)
- Мне необходимо поставить вас в известность об одной проблеме, дорогая Экзема: в настоящий момент в вашей комнате находятся два трупа. Мне кажется, Окакис может поднять большой скандал, даже если вы ему начнете клясться на Библии, что господа скончались от скарлатины.
- Ну и что? - заносчиво говорит она.
- А то, любовь моя: если вы не станете отвечать на мои вопросы, я спровоцирую большие семейные разборки с продолжением.
- И что вы хотите узнать?
У этой дамы исключительное хладнокровие, доложу я вам. Железные нервы, самообладание и все необходимые аксессуары.
- Что было в ящиках, спрятанных на дне? Не знаю почему, но этот вопрос очень теребит мне мозговые извилины!
- Я не в курсе!
- Если вы будете так вести себя и дальше, то наши отношения быстро зайдут в тупик, счастье мое!
Она зло таращит глаза.
- Я же вам сказала: мне ничего не известно об истории с ящиками!
Вальс заканчивается. Поскольку мы оказываемся рядом с буфетом, инстинкт суфлирует мне, что пора промочить горло. Я предлагаю Экземе последовать моему примеру, но она отклоняет предложение.
- Напрасно! - говорю я, мило улыбаясь. - Чувствуйте себя как дома, мне кажется, вы очень напряжены!
Дружеская рука Берю со всей силой обрушивается на мое плечо.
- Я смотрю, ты тоже нашел родственную душу? - замечает он.
- Ты даже не представляешь, как прав, Толстяк! - Затем, понизив тон, я добавляю: - Но только прошу тебя, не усни на своей коровушке с могучим суперсопрано! Будь внимателен, Толстяк, события могут начаться с минуты на минуту!
- Опять?
- Да! Как сказал бы Робер Франсуа Дамиен, пытавшийся с помощью перочинного ножа напомнить Людовику XV о его королевских обязанностях и за это четвертованный на Гревской площади, день не задался с самого утра!
Берю тяжело вздыхает:
- Думаю, ты прав на все сто по поводу дня! Особенно если учесть, что мы приехали только сегодня утром! - Тут он вдруг толкает меня локтем: - Смотри-ка, твоя золотая рыбка, кажется, собралась уплыть в открытое море.
И точно: используя момент моего краткого обмена мнениями по поводу текущих событий с Берю, Экзема быстро огибает стол и направляется к открытому окну. Я бросаюсь на перехват.
- Эй, дорогая! - кричу я вслед. - Вы что, на поезд опаздываете?
Экзема оборачивается. Затем снова принимается бежать по направлению к парапету террасы. Она, конечно, быстрая как лань, но удрать от мальчика, способного пробежать сотку за одиннадцать секунд, да еще с мешком камней на спине, - для этого нужно долго массировать себе суставы леопардовым маслом. Я быстро настигаю ее и хватаю за развевающийся тонкий шарф, прикрывающий плечи.
- К чему такая спешка, любовь моя?
Резким движением она вырывается из объятий шарфа, взлетает на перила и прыгает в пустоту. Нет, вы отдаете себе отчет? Устроить мне такое! Я стою, будто меня трахнули мешком по голове, тупо разглядывая тонкий материал, оставшийся в моей ладони. Снизу доносится короткий шлепок. С этой стороны терраса нависает над пропастью высотой не менее двадцати метров.
Перегибаюсь через перила, и в свете луны моим глазам предстает белесая масса, распластавшаяся на самом дне ущелья.
Прислушиваясь к голосу только своего мужества, я также перелезаю через балюстраду и ищу какой- нибудь уступ, дабы не свалиться вслед за Экземой. Добрых пять минут я спускаюсь к ней по острым скалам. Она еще дышит, но не нужно получать высшего медицинского образования, чтобы понять: ей осталось жить считанные минуты!
Склонившись над ней, ловлю ее взгляд, полный ненависти к моей персоне.
- Экзема, вы меня слышите? Похоже, она силится что-то произнести. Я прижимаю ухо к ее губам.
- Что вы сказали?
- Грязный легавый!
Только по-настоящему красивая женщина, отдавая Богу душу, может позволить себе сильное ругательство.
Мне жаль ее. Она большой игрок, поставила на карту все - и проиграла.
- Почему вы хотели меня убить сегодня утром?
- Не вас - Антигону...
- А вечером, значит, Гомера?
- Да...
- Вы хотели отхватить себе весь пирог, так? А затем вы расправились бы с Окакисом?
- Да...
Вынимаю платок и отираю лицо. Он пахнет кровью и соленой водой.
- Ладно, пойду за помощью, - говорю я нерешительно.
-Нет!
Ее голос звучит все слабее, но тем не менее она находит в себе силы показать свою неодолимую волю. И, собравшись с духом, добавляет:
- Уже ни к чему!
Ее глаза закатываются.
- Экзема! - почти кричу я. - Это вы отрезали остров от всего мира?
Она не отвечает. Я беру ее за руку и сжимаю в своих ладонях. Ведь умирающий имеет право на
