Девушка поставила на поднос маленькую тарелочку с закуской и рюмку, после чего г-н Ульянов, взяв поднос, расположился за ближайшим к стойке столиком. Красивый молодой человек в хорошем костюме цвета маренго как-будто прислушивался к беседе наших молодых людей, но они не обращали на это ни малейшего внимания. Заметив, что Ульянов загляделся на коллекцию небольших охотничих пейзажей, висевших у нее над головой, Арина спросила:
— Вам нравятся эти картины, г-н Ульянов?
Сама Арина нравилась Ульянову гораздо больше, чем пейзажи, но свойственная почти всем влюбленным робость всегда мешала ему сказать ей об этом.
— Да, очень, — ответил он. — Вероятно это малоизвестные произведения Веласкеса?
— Эти картины принадлежат кисти безвестного художника Исаака Кронверкского. Он был близким другом моего покойного отца. Большой охотничий пейзаж — также его работа… Очень красиво и действительно похоже на Веласкеса.
— Ну, а что новенького у вас, Арина? — спросил Ульянов.
— Я совсем жизни не вижу, все время здесь, — пожаловалась Арина. — Мама говорит, что наше дело недостойное. А Аркадий Симонович, напротив, утверждает, что нет дела более почетного, чем как следует накормить и напоить людей.
Ульянов выпил водку, закусил крепким темнозеленым груздем и сказал:
— Я думаю, что добрейший Аркадий Симонович совершенно прав. Только вот время сейчас проклятое. Но сдается мне, что уже не за горами тот день, когда все изменится, и вам не придется более целыми днями пропадать в рюмочной.
— Но вы только что сказали…
— Да, сказал и готов повторить: дело ваше замечательное, но плохо то, что вы этим делом владеете. Ваше благосостояние полностью зависит от этой рюмочной, а это накладывает на вас чрезмерную ответственность. В результате вы жалуетесь, что не видите жизни.
— Но ведь должен же кто-то владеть этой рюмочной!
— Нет! Нет! И еще раз нет! Все рюмочные, пивные, рестораны, заводы, фабрики, многоквартирные дома — все должно быть национализировано!
— Что значит «национализировано»? — не поняла Арина.
— Это значит, что все вышеперечисленное будет принадлежать государству.
— И вы полагаете, что это будет хорошо? — неуверенно спросила Арина.
— Я полагаю, что это будет замечательно! Налейте мне, пожалуйста, еще пятьдесят… Да, это будет замечательно! Сегодня все люди — рабы!.. Большое спасибо, Аринушка.
Выпив еще рюмочку, Ульянов с жаром продолжал:
— Одни — рабы своей рюмочной, другие — рабы своего завода, третьи — рабы раба своего завода. Необходима полная национализация, чтобы все стали свободными.
— Но тогда по вашей же логике все станут рабами государства! — возразила прекрасная Арина.
— Именно этот довод часто приводят противники социализма.
— Но разве они не правы? — не отягощенная особыми философскими познаниями, но не обделенная природным здравым смыслом, Арина искренне пыталась разобраться в предмете спора.
— Это ложный довод, Арина Петровна! Невозможно быть рабом государства, потому что государство — абстрактное понятие. Впрочем, это не столь важно, кто чей раб в большей степени. Важно, что все мы — рабы частной собственности. В обществе будущего вы не будете владеть рюмочной, вы будете в ней работать! У вас будет восьмичасовой рабочий день, а в остальное время у вас не будет болеть голова об этой рюмочной. Вы будете читать книги, ходить в театр.
Ульянов говорил страстно, с увлечением. Арина восторженно улыбалась, ей явно нравилась нарисованная перспектива.
— Я очень люблю читать, г-н Ульянов. Особенно сочинения г-на Дюма. Но, вы знаете, иногда посетители рассказывают истории, которые поинтереснее любого романа будут… На днях один молодой господин поведал мне, будто бы на краю города, там где заканчивается Забалканский проспект[4] и начинается Пулковский лес, стоит волшебный трактир. Рассказывают, что хозяин того трактира никогда не спит, и открыт трактир круглые сутки, а по ночам туда заходят влюбленные. И много еще удивительного рассказывают про то место.
Вот тут бы Ульянову и пригласить девушку в чудесный трактир, но он уже сел на своего любимого конька.
— И заводы будут национализированы, и всем будет гарантирована работа. Не будет сегодняшнего неравенства между людьми. Средний рабочий будет получать почти на уровне директора, — Ульянов продолжал уже шутливым тоном. — И у него будет достаточно денег, чтобы ходить в рюмочную. Вечером рабочие радостной гурьбой вбегут сюда, а потом пойдут пить пиво к Аркадию Симоновичу!
— Который будет директором государственной пивной! — расхохоталась Арина.
— Или поваром!.. Надо мне все-таки зайти к добрейшему Аркадию Симоновичу, — спохватился Ульянов.
— Обязательно зайдите! — обрадовалась Арина. — Он только на днях вас вспоминал. Я уверена, что он будет очень рад вас видеть, г-н Ульянов.
— Прямо сейчас и зайду, — сказал Ульянов, надевая шубу. — До свидания, Арина Петровна. Передавайте привет и наилучшие пожелания вашей матушке.
— Не пропадайте, г-н Ульянов, — напутствовала его Арина. — Заходите почаще. С вами всегда приятно побеседовать.
Выходя из рюмочной, Ульянов подумал, что вот опять он не сдержался, опять наговорил лишнего, причем наговорил Арине, которой это совершенно не интересно. Впрочем, почему не интересно? Разве ее это не касается? Она, что, на другой планете живет? Подумав об этом, Ульянов вдруг вспомнил, как в детстве он мечтал о контактах с другими мирами, о встрече с братьями по разуму. Он даже стихи на эту тему сочинил. Сейчас ему вспомнилась первая строка:
Ты и я идем без разных членов…
Смысл этой строки теперь казался Ульянову не совсем понятным, хотя нечто инопланетное в ней несомненно было. Что там было дальше, Ульянов не помнил, да и некогда ему было сейчас это вспоминать, поскольку пивной ресторан Прадера, как уже говорилось выше, располагался в том же здании, что и рюмочная «У Арины».
Аркадий Симонович Прадер был еврей. В этом не было ничего удивительного — некоторые евреи имели специальное разрешение на проживание в Санкт-Петербурге. Никто не знал, за какие-такие заслуги имел подобное разрешение Аркадий Симонович, да и никого это не интересовало, поскольку пиво у него всегда было отменное, а еда — выше всяческих похвал. В былые времена ресторан Прадера возле Адмиралтейской площади слыл весьма популярным среди петербуржцев, но лет двадцать назад Аркадий Симонович перебрался на Мещанскую.
Зал был большой. За одними столами хитрые купцы расписывали преферанс, за другими глупые дворяне резались в вист. Любители шахмат могли арендовать здесь столик и комплект за 30 копеек в час. В самом дальнем углу стояли два биллиардных стола, и там вечно толпилась самая разнообразная публика. Многие приходили сюда просто пообедать или попить пива. Поговаривали, что здесь бывал сам Его Императорское Величество, впрочем инкогнито, скрываясь под именем полковника Бздилевича.
Аркадий Симонович очень редко выходил в зал. Менялись официанты, но за стойкой каждый вечер уже много лет неизменно стоял Аркадий Симонович. Впрочем, не каждый вечер: по вторникам ресторан был закрыт, а Аркадий Симонович отправлялся в кафе «Доминик» играть в шахматы. Играть в своем ресторане он почему-то не любил.
Но была среда, и, войдя в ресторан, Ульянов первым делом увидел невысокого симпатичного старичка с добрыми, чуть печальными глазами. Старичок стоял за стойкой и протирал полотенцем пивные кружки. Завидев приближающегося к стойке Ульянова, он искренне обрадовался и воскликнул:
— Сколько лет, сколько зим! Володенька, где вы пропадали столько времени? Мы с Ариночкой не далее как третьего дня вас вспоминали!
— Здравствуйте, милейший Аркадий Симонович! Виноват, действительно давно не заходил. А вы как? Как здоровье?
