то неправильных пришлецов. Неправильных - но, кажется, добрых. Стала бы разумная собака ластиться к тем, кто не стоил доверия!
- Ты чей будешь, парень? - спросил Винитар.
Он лежал на дне лодки в неуклюжей и неудобной позе, подпираемый в спину мешком Волкодава. Но говорил так, как говорит вождь, уверенный, что его не заставят дожидаться ответа.
И мальчик ответил:
- Люди называют меня Атарохом, сыном Атавида Последнего. Тут недалеко наша деревня, Другой Берег... - Название диковато прозвучало для непривычного уха, Атарох сам понял это и пояснил: - Так нарекли наше место те, кто выплыл сюда прежде нас.
Старухи бывают разные...
Бывают жалкие. Это те, которые считают себя сегодняшних, в поре естественного увядания, лишь жалкими и никчёмными тенями себя прежних проворных мыслью, роскошных телом красавиц. У них по- прежнему есть настоящее и даже сколько-то будущего, но они не хотят ничего видеть, предпочитая жить скорбью по невозвратному прошлому. Оттого жалкое, как водится, легко превращается в жуткое. Ибо находятся теснимые старостью женщины, которые не только отдают всё своё внимание неизбежным признакам возраста, но и пытаются всесильно с ними бороться. Средства для этого идут в ход всевозможные. От довольно невинных, хотя и смешных, вроде красок для волос, притираний для дряхлеющей кожи и вставных зубов из белой глины, обожжённой и покрытой глазурью, - и до вполне кошмарных, вроде 'чудодейственных' вытяжек из плоти младенцев, не узнавших рождения, и какими способами добывается та плоть, лучше вовсе не упоминать.
А бывают старухи - величественные. Это те, чья телесная осанка и красота духа с годами словно выковываются, высвобождаясь из мишуры молодой смазливости и легкомыслия. Такие старухи бывают матерями великих вождей. Или их вдовами. И люди, когда говорят об их детях, в первую голову упоминают не отца, а именно мать, - даже у тех народов, которые испокон века исчисляют род по отцу.
Вот такова была старуха, вышедшая к 'косатке' Винитара на третьи сутки ожидания, когда вконец изведшаяся дружина готова была презреть строгий приказ и пуститься на поиски. Рослая, жилистая, седая женщина в штопаном-перештопаном одеянии, но притом - с настоящими золотыми украшениями на лбу, на шее и на руках, с корявым, отполированным временем посохом, но притом - со взглядом и поступью дочери, жены, матери и бабки могучих островных кунсов.
Вернее, старух было две. Однако вторая почти сразу куда-то ушла и вдобавок была гораздо менее видной, - даже не старуха, а, правильнее сказать, бабушка, домашняя, привычная и уютная, как сказка у огонька вечерами в месяце Перелёта, - и на неё обратили гораздо меньше внимания, чем на ту первую, статную, шагавшую по берегу к кораблю.
Возле причаленной 'косатки', понятно, в удобных местах стояли дозорные. Так вот, эти дозорные некоторым непостижимым образом умудрились попросту не заметить женщину, шедшую неторопливо и отнюдь не скрываясь. Наверное, она знала свой остров гораздо лучше выросших на Берегу, и самые камни хранили её от лишних глаз. А может, так гласило веление судеб, и это последнее было едва ли не вероятней.
У неё, как у всех оставивших девичество сегванок, красовался на голове волосник, но из-под него являли себя небу две белые косы: знак давнего вдовства и того, что эта женщина утратила материнство.
Несколько молодых воинов топтались по берегу, коротая тягостное ожидание за игрой: выискивали среди гальки плоские камешки и пускали их 'блинчиками' по воде. Старуха милостиво кивнула юнцам, словно прощая им их мальчишеское занятие. Парни почему-то страшно смутились - и даже мысли не возымели остановить её да спросить, кто такова и что тут потеряла. Она же бестрепетно приблизилась к 'косатке' и, словно имея на то полное право, постучала клюкой по форштевню со снятым с него носовым изваянием.
- Почему мне кажется знакомым этот корабль? - спросила она Аптахара, онемело смотревшего на неё через борт. - Может быть, оттого, что у ходящих на нём очень уж знакомые рожи?.. - Тут уже все уставились на Аптахара, а старуха продолжала как ни в чём не бывало: - Так куда же ты дел моего внука, Аптахар? И за что тебе отрубили правую руку? Уж не за то ли, что ты, старый бездельник, не сумел за ним уследить? Ты, видно, напрочь свихнулся, если отпустил его бродить по острову в одиночку?..
Аптахар открыл рот. И закрыл. Потом снова открыл - и теперь уж не закрывал до тех пор, пока не помянул все до единой чешуйки коварного Хёгга, в особенности же те, что имели отношение к его охвостью и паху.
- Во имя пупка Роданы, глубокого, словно пещера, и Её ягодиц, подобных двум каменным лбам, разделённым ложбиной!.. - произнёс он наконец, завершая словесное оберегание. - Может ли быть, почтенная Ангран, что это действительно ты?..
Старуха в ответ усмехнулась:
- А ты, верно, надеялся, что меня здесь в первый же год крысы сожрали?
Молодые воины, никогда не бывавшие на острове Закатных Вершин, с почтением и даже не без некоторой робости слушали их разговор. Кто такая Ангран, 'одна в горе', было известно каждому.
- Твой внук... - не особенно связно выговорил Аптахар. Язык у него всю жизнь был без костей, но тут он просто не знал, с какого боку начинать объяснять. Столько всего нужно было упомянуть, да всё сразу! И Аптахар сбивчиво продолжал: - С ним был ещё венн, который... ну, кровный враг. И этот... паскудник, с корабля сбежал и мешок венна упёр...
- Я знаю, - отмахнулась старуха. - За ними погнались одичавшие. И загнали в Понор.
- Кто? - переспросил Рысь. Он уже косился на крышку палубного люка, под которой в трюме сохранялось оружие.
- Одичавшие, - повторила Ангран. - Дети наших рабов. Я пыталась помочь им остаться людьми, но не совладала. Наверное, так было предопределено... Она вздохнула и оглянулась на остров, чтобы негромко добавить: - Иным в назидание.
Рысь нехорошо прищурился. Ему не было дела ни до назиданий, ни до предопределений, ни до того, откуда берутся некоторые легенды. Он знал одно. Кто-то Посмел напасть на его кунса. Значит, этот кто-то не должен был увидеть нового дня. Он уже обернулся к остальным молодцам, благо возле 'косатки' собрались все, кроме дозорных...
- Остановись! - Ангран лишь чуть-чуть повысила голос, но Рысь так и замер с приоткрытым ртом, на середине начатого движения. - Какие бы приказы вам ни оставил мой внук, тебя-то никто ещё не избрал предводителем, продолжала старуха. - Значит, не тебе и распоряжаться.
Она помолчала, обводя глазами могучих, воинственных, горящих неутолённой местью парней. Её глаза, серые, цвета осеннего дождя пополам со снегом, по очереди остановились на каждом, и все без исключения, один за другим, потупились перед нею.
- Моего внука больше нет здесь, на острове, - несколько смягчившись, сказала Ангран. - Он ушёл в Понор, и с ним те двое.
- Мы последуем за ними... - тихо предложил Рысь.
- Когда они ушли, Понор завалило, - был ответ. - Туда больше нет хода. И, вероятно, не скоро будет. И потом, разве ты бросил бы корабль?
Рысь ещё ниже опустил голову. Корабли, особенно боевые 'косатки', сегваны не бросали никогда и ни при каких обстоятельствах. Даже спасаясь от вечной зимы, даже уходя по льду с родных островов - тащили их с собой на катках.
- Мы встретим моего внука! - провозгласила Ангран. - Но не здесь. Мы пересечём море и посетим далёкую страну, где я никогда не бывала. Она называется Саккарем...
Отчего-то ни у кого не повернулся язык назвать её слова безумным пророчеством. Аптахар лишь спросил:
- Но откуда тебе всё это известно, почтенная?
- Подруга поведала мне, - с той же безмятежной уверенностью ответствовала Ангран.
- К-какая подруга? - Аптахар тщетно силился что-то сообразить.
- Та, что иногда приходила скрасить моё одиночество, а сегодня проводила меня сюда. Я многое узнала от неё и многому научилась.
Только тут воины вспомнили маленькую женщину, что по-доброму улыбнулась им, а потом как-то
