А Саша только молча пожал плечами.
Глава 5
ЦВЕТУЩАЯ ВЕТКА СЛИВЫ
…Ещё в 1644 году воинственные северные племена маньчжуров завоевали Китай и провозгласили императором одного из сыновей своего хана. С этого момента и начала править маньчжурская династия Цин, что в переводе означало «чистая», «светлая». Полное её название звучало ещё красивее — Да Цин, то есть «великая и чистая». Это был своего рода девиз правящей маньчжурской династии. По древней традиции все императоры назывались не собственными именами, а девизом правления. Как только император вступал на престол, уже никто не смел произносить и писать его прежнее имя. И вот, когда в 1644 году первый представитель маньчжурской династии взошёл на трон, он сразу издал соответствующий указ:
«…Я, получив одобрение Неба, и в соответствии с его волей, объявляю Небу, что взошёл на трон Империи, избрал для неё название Да Цин, а девиз моего правления Шуньчжи…».
Шуньчжи означало «благоприятное правление». С тех пор правитель Поднебесной и носил это имя. Последующие императоры тоже выбирали себе девиз правления. Так в 1851 году вступивший на престол И Чжу выбрал себе девиз правления Сяньфэн, что означало «всеобщее процветание».
Символом власти всех императоров династии Цин служил дракон — по-китайски «лун». На государственном гербе маньчжурских правителей изображали дракона с четырьмя лапами и пятью когтями на каждой лапе. Императора отождествляли с этим драконом и даже называли «император-дракон». Его лицо именовали «ликом дракона», глаза — «очами дракона», детей — «чадами дракона». Всё, чем пользовался император — одежда, посуда, украшения — обязательно носило печать дракона. И все стены во дворце пестрели его изображениями.
Так же династия Да Цин провозгласила свой царственный цвет — жёлтый. И никто, кроме императора и членов его семьи не смел носить одежду жёлтого цвета и пользоваться жёлтыми предметами обихода. А у императора жёлтым было всё: стены внутренних покоев, крыша дворца, паланкин, в котором он передвигался, стулья, обшитые соответствующим шёлком, занавески и даже фарфоровая посуда.
Со дня завоевания Китая северными племенами, все маньчжуры имели привилегированное положение в империи, а китайцы должны были подстраиваться под них. Новые правители ввели обязательное ношение косы — как знак подчинения маньчжурскому дому. Всё мужское население Поднебесной должно было с детства отращивать косу на затылке. Волосы вокруг обычно сбривали или стригли очень коротко.
Вся страна была разделена на восемнадцать провинций, которые в свою очередь делились на области, округа и уезды. Провинцией управлял губернатор, разумеется, маньчжур. Китайские чиновники могли претендовать лишь на второстепенные роли, получали ранг не выше четвёртого, хотя, в последнее время бывали исключения. Кроме того, чиновнику-китайцу не разрешалось пользоваться печатью. Ну, а все высшие государственные посты доставались, исключительно маньчжурам. Императорский двор состоял только из маньчжуров, за исключением евнухов, которые наоборот были только китайцами (маньчжуры не имели право оскопляться). Так же в императорском дворце можно было встретить служанок-китаянок, и некоторым из них даже удавалось стать наложницами императора. Но это было то самое исключение из общего правила, и довольно редкое. А вообще, даже наказания за всевозможные преступления — и те для маньчжуров были более гуманны. Кроме того, под страхом смерти маньчжуры не имели права вступать в брак с китайцами. Это считалось величайшим преступлением. Что и говорить, в то время маньчжурам в Китае приходилось куда лучше, чем китайцам, хотя, казалось бы, именно китайцы живут у себя дома.
В императорский гарем набирались только маньчжурки, не старше двадцати лет и знатного происхождения. Гарем «обновлялся» каждые три года, и к концу правления количество наложниц достигало почти тысячи.
Участь наложниц, не удостоенных внимания Сына Неба, была горька. В отдалённых уголках Запретного города, всеми забытые и покинутые, они вели образ жизни монашек. Лишь очень немногим удавалось заслужить внимание императора. Когда император умирал, наложницы не могли выйти замуж или возвратиться к своим родителям. Вот почему многие знатные маньчжуры неохотно отдавали своих дочерей в императорский гарем. Оставаясь дома, их дочери могли выйти замуж, иметь много детей и быть по- настоящему счастливыми.
Когда объявлялся набор наложниц, особенно заботливые отцы прятали своих дочерей или срочно выдавали их замуж. Вообще, знатные маньчжуры должны были добровольно вносить своих дочерей в списки претенденток для императорского гарема, но не все исполняли этот долг добросовестно. Зная об этом, евнухи рыскали по всему городу и высматривали достойных маньчжурок. По закону они имели право заходить в каждый дом и проверять, есть ли там молодая девушка.
И вот, весной 1852 года был обнародован указ, повелевавший маньчжурским девушкам прибыть во дворец. Самые достойные из них должны были занять место в императорском гареме Сяньфэна.
И Чжу, вступивший на престол под девизом Сяньфэн — «всеобщее процветание» — был четвёртым сыном императора Даогуана (в переводе «целенаправленное и блестящее»). В 1851 году Даогуан умер, оставив трон своему девятнадцатилетнему сыну. Женой И Чжу была Цыань. Это имя означало «милостивая и спокойная», и надо сказать, что оно очень подходило ей.
Выждав положенное время траура по усопшему императору, Сяньфэн объявил о наборе наложниц в свой гарем.
Мать Ланьэр, подумав хорошенько, решила направить свою дочь на «смотрины». В последнее время их семья очень нуждалась, у них даже не хватало денег платить прислуге.
«А вдруг моей дочери повезёт, и император приблизит её к себе? — думала она. — Даже если этого не случится, лучше жить взаперти в хороших условиях, чем бедствовать на свободе». Однако Ланьэр долго не соглашалась на предложение матери. Ей хотелось, как, впрочем, и всем девушкам, выйти замуж за красивого юношу, родить детей и жить в семье долго и счастливо. Тем более что совсем недавно, гуляя в Парке Безмятежности, она встретила…
Юноша сидел в маленькой беседке, увитой плющом, и что-то усердно записывал. Рядом на небольшом столике стояла маленькая чернильница и небольшой стаканчик с кистями. Погружённый в раздумье, он не заметил приближающуюся девушку. Ланьэр, не смея нарушить его покой, подошла к беседке потихоньку и оказалась за спиной юноши. Преисполненная любопытства, она заглянула сквозь тонко переплетённые прутья. Молодой человек, увлечённо писал, по-прежнему не замечая её. Ланьэр стала вглядываться в красиво выведенные иероглифы и успела прочесть не так много, но уже по первым строкам поняла: юноша пишет стихи.
