она строго взглянула на Ли Ляньина. — Кто был инициатором? Князь Гун и Цыань. Я тогда ничем не могла помочь Ань Дэхаю. Не сомневайся, если князь Гун и Цыань встанут у власти, тебя ждёт такая же участь.
Ли Ляньин молчал, уткнувшись лбом в пол. Он помнил казнь Ань Дэхая, и ни минуты не сомневался, что удостоится той же участи, если его покровительницу отстранят от власти. Впрочем, Ань Дэхай хоть и был приближённым Цыси и весьма влиятельным лицом при дворе, всё же не имел такой власти, как Ли Ляньин.
Цыси, походив немного и успокоившись, снова села в кресло.
— Встань! — приказала она евнуху. — Можешь сесть рядом.
— Разве раб посмеет? — прошептал Ли Ляньин и снизу вверх взглянул на госпожу.
Она смотрела на него пристальным взглядом, который для простого евнуха не сулил бы ничего хорошего. Однако Ли Ляньин принял правила игры и, соблюдая почтительность, опять упёрся лбом в пол. Цыси отвернулась и ненадолго задумалась.
— Нужно послать человека вслед Ван Лу, — через некоторое время произнесла она. — Что-то у меня тревожно на сердце.
Евнух, не отрывая головы от пола, произнёс:
— Если Ваше Величество так взволнованы, разрешите рабу вашему пойти и всё разузнать.
Императрица опять задумалась. Отпускать Ли Ляньна за пределы Императорского города ей не хотелось. А вдруг он понадобится ей здесь? Цыси охватило беспокойство. В голову всё время лезли тревожные мысли: «Что, если Ван Лу не удалось убить доверенного евнуха императрицы Цыань и отобрать у него указ Сяньфэна? Что, если указ уже у князя? И если опасения справедливы… Это самое страшное, что может случиться! Князь Гун, завладев документом, явится на рассвете во дворец и обнародует его…»
Императрица вздрогнула от такой мысли и прикрыла глаза. Никто не должен был видеть её испуганной, даже самый доверенный слуга.
«Князь Гун, князь Гун, — повторяла про себя императрица. — Ох, не надо было мне лишать его звания главы Государственного совета! Хотя, — она с сомнением покачала головой, — он вполне мог устроить государственный переворот. Он силён, очень силён… Может, прав Ли Ляньин, и надо было всё-таки перетянуть его на свою сторону? Но как? Он очень независим… А теперь ещё и заодно с императрицей Цыань, которая мешает мне, очень мешает, — Цыси поморщилась. — И зачем Сяньфэн оставил ей этот указ?… Ведь он так любил меня…»
Она открыла глаза и опять взглянула на распластавшегося Ли Ляньина. Затем отвернулась и, слегка прищурившись, с досадой подумала: «Надо же так оплошать: этот злосчастный указ был почти у меня в руках! И откуда Цыань узнала, что мне всё известно про тайник?.. Какой она оказалась сообразительной и расторопной! За ней и не замечали этого. Ладно, евнух её далеко не уйдёт. Ван Лу — человек опытный. И как только я получу указ, Цыань сразу станет не опасной. Ишь, всё время держать меня в страхе! — Цыси плотно сжала губы. — Этого я никому не прощаю!»
А Ли Ляньин всё так же стоял на коленях, упёршись лбом в пол. Императрица ещё раз поглядела на окно. Там, за восточным горизонтом, уже явственно светлело. Она решительно повернулась к евнуху:
— Иди в город, только будь осторожен. Где живёт князь Гун, ты знаешь. Возьми с собой для надёжности ещё двоих, — она встала и прошлась по комнате. — Не надо было отпускать одного Ван Лу. Хоть он и ловок, но всяко бывает… Вот уж совсем светло (это было легким преувеличением), а его всё нет. Заставляет меня волноваться. Если не выполнил приказа, — она яростно сверкнула глазами, — не будет ему пощады!
Ли Ляньин встал и, пятясь, направился к двери.
— Да, вот ещё что, — остановила его Цыси. — Усиль охрану у моих дверей… Мало ли что, — уже про себя добавила она. — И вели принести мне трубку. Да поторопи их! Вечно доводят меня своей нерасторопностью. Что за евнухи пошли! Кто их учит?
Ли Ляньин низко поклонился и, всё так же пятясь, вышел из покоев Императрицы.
Цыси, оставшись одна, стала вглядываться в полумрак за окном. Тёмные ветви деревьев слегка подрагивали в утренней дымке, словно с нетерпением ожидали первых солнечных лучей. На одной из веток, нахохлившись, сидела маленькая птичка. Она мирно дремала, покачиваясь в такт лёгкому ветерку, и казалась совершенно безмятежной. Цыси задумчиво посмотрела на эту маленькую птичку, уютно устроившуюся в густой кроне платана, и невольно вспомнила строчки давно забытых стихов:
У дверей раздался шум. Цыси вздрогнула и обернулась. Это был один из евнухов. Опустившись на колени, он отбил земной поклон.
— Ваш раб принёс трубку, — тихо сказал евнух и, не вставая, протянул небольшой серебряный поднос, украшенный драконами, на котором лежала трубка, набитая табаком.
Цыси подошла, взяла трубку и вернулась в своё любимое кресло. Евнух на коленях подполз к императрице, чиркнул спичкой[2], зажёг бумажку и поднёс к трубке. Цыси закурила, затем сделала евнуху знак удалиться. Тот послушно встал и попятился к двери, не забывая при этом низко кланяться.
Императрица откинулась на удобную спинку и прикрыла глаза. Ароматный дым будил воспоминания…
Глава 2
ЧТО ТАКОЕ ПАСТОФОБИЯ
«Двадцать семь лет назад молоденькая маньчжурка по имени Ланьэр, что в переводе означало „орхидея“, впервые вступила в Запретный город. Тогда ей было восемнадцать. И в числе шестидесяти специально отобранных маньчжурских девушек её направили на смотрины в императорский дворец. Лишь двадцать восемь самых красивых и достойных станут наложницами императора, и каждой из
