анализом фактов и явлений, иначе нельзя, если бы я жил не так, меня бы давным-давно ждал провал. Стоики утверждали, что из трех элементов - обозначаемое (мысль), обозначающее (слово) и предмет, находящийся вне всего, - главным является обозначающее. Эпикурейцы упростили эту позицию, исключив понятие <обозначающее>, вознесли того, кто видит и судит о предмете, выражая ложь или правду словом; эпикурейцы облегчали себе жизнь, они отказывались принимать идею, мысль как явление, существующее вне нас; <я - хозяин мира, я создаю его в своем воображении так, как мне угодно, истина или ложь определяется лишь моим словом>; бедные эпикурейцы, моя работа им бы не подошла, сгорели бы за месяц, а то и быстрее. Впрочем, и стоики долго бы не продержались, примат слова никого до добра не доводил; не слово определяет факты бытия, но именно оно, бытие, формулирует словом правду и ложь; как только слово становится самодовлеющим, как только сознание делается тираном бытия, так начинается шабаш лжи. Я всегда шел за правдой факта, наверное, поэтому и слова находил правильные; я не пытался подогнать жизнь под себя, это невозможно, хотя так заманчиво; жизнь обстругивает нас и заставляет - рано или поздно - следовать в ее русле, как же иначе?! Ладно, будет тебе хвалить себя, подумал Штирлиц, жив еще - и слава богу, думай, что тебя ждет, и похрапывай, чтобы Кемп верил в твою игру: голодное опьянение, развезло, рано или поздно язык развяжется, обмякнешь. Вот и готовься к тому, чтобы размякнуть достоверно. А для этого заставь себя отключиться, ты же умел спать и по пять минут, зато какой свежей делалась голова, какой чистой и собранной, давай отключайся, у тебя еще есть минут десять.
...Кемп положил ему руку на плечо через пятнадцать минут, когда притормозил около старинного красивого дома:
- Мы приехали, Брунн. Как поспали?
- Я не спал ни минуты, - ответил Штирлиц. - Я думал. И у меня чертовски трещит голова. Самое хреновое дело, если не допил. У вас есть что выпить?
- Я же говорил: все, что душе угодно. Дома и я с вами отведу душу, вы-то пили, а я лишь поддерживал компанию, знаете как обидно...
- Знаю. Я тоже поддерживал компанию, когда мне приходилось выполнять свою работу.
- Опять вы за свое... - вздохнул Кемп, пропуская Штирлица в маленький лифт, всего на двух человек, хотя сделана кабина была из красного дерева, зеркало венецианское, а ручки на дверцах латунные, ручной работы, оскаленные пасти тигров, очень страшно.
Квартира Кемпа поразила Штирлица: в старый испанский дом, с его таинственными темными закоулками, длинными коридорами и громадными окнами, закрытыми деревянными ставнями, была словно бы в с т а в л е н а немецкая квартира - много светлого дерева, (скорее всего, липа), бело-голубая керамика, баварские ходики-кукушка, хирургически чистая кухня-столовая, большой холл с камином; на стенах пейзажи Альп и Гамбурга, его маленьких улочек возле озера.
- Хотите виски? - спросил Кемп. - Или будете продолжать вино? Я жахну виски.
- Сколько у вас вина?
- Хватит. Дюжина. Осилите?
- Нет, мочевой пузырь лопнет, некрасиво. А пару бутылок высосу.
- Есть хамон'. Настоящий, из Астурии, очень сухой. Любите?
_______________
' Х а м о н - вяленое мясо (исп.).
- Обожаю. А сыр есть?
- И сыр есть. Располагайтесь. Включить музыку? Я привез много наших пластинок. <Лили Марлен> поставить?
- Какое у вас воинское звание?
- Капитан. Я кончил службу капитаном. Останься в армии, был бы полковником.
- В каком году кончили служить?
- Давно.
- Просто так и сказали: <больше не хочу служить рейху и фюреру>?
- Нет, - ответил Кемп, расставляя на столе большие тяжелые бокалы, тарелки, на которых были изображены охотничьи сцены, бутылки, блюдо с хамоном и сыром. - Вы же прекрасно знаете, что так я сказать не мог. Меня перевели в министерство почт и телеграфа... Мы занимались атомным проектом. Штурмбанфюрер Риктер возглавлял административную группу, я курировал координационную службу, громадный объем информации, нужно было следить за всем тем, что выходило в печать на английском языке, на французском... Да и потом постоянные драки между теоретиками... Они вроде писателей или актеров... Грызутся день и ночь, толкаются, словно дети, только в отличие от малышей дерутся не кулаками, а остро отточенными шипами. Попробуйте вино. Каково?
Штирлиц сделал глоток:
- Это получше того, чем нас поил дон Фелипе.
- Да? Очень рад. Мне присылают вино из Севильи, там у нас бюро, мы купили хорошие виноградники. Эрл знает толк в коммерции... Еще?
- С удовольствием.
- А я добавлю себе виски... Хорошее виски, крестьянский напиток... Зря отказываетесь.
- Я не откажусь, когда вы устроите меня к себе. Напьюсь до одури. Обещаю.
- До одури - не позволю. На чужбине соплеменники должны оберегать друг друга. Неровен час...
- Когда вы уехали сюда?
- В сорок четвертом... Фюрер закрыл атомный проект как нерентабельный. А потом гестапо арестовало ведущего теоретика Рунге, они выяснили, что у него то ли мать, то ли бабка были еврейками, вы же знаете, не чистых к секретной работе не допускали... Ну, меня и отправили сюда, на Пиренеи...
- Кто? Армия?
Кемп впервые за весь разговор тяжело, без улыбки посмотрел в глаза Штирлица и ответил:
- Да.
- Разведка? Абвер?
- Нет. Вы же прекрасно знаете, что Гиммлер разогнал абвер после покушения на Гитлера, но ведь министерство почт и телеграфа имело свои позиции в армии...
- С какого года вы в ИТТ?
- С сорок пятого.
- Гражданин рейха работает в американской фирме?
- Почему? Это испанская фирма... И потом мне устроили фиктивный брак с испанкой, я получил здешнее гражданство, все легально. Как, кстати, у вас с паспортом?
- У меня хороший паспорт.
- Можно посмотреть?
- А зачем? Я же сказал - вполне хороший паспорт.
- Вы испанский гражданин?
- Нет, у меня вид на жительство.
- Что ж, на первое время - терпимо. Выпьем за успех нашей задумки, доктор Брунн. Выпьем за то, чтобы вы стали человеком ИТТ...
- Я за успех не пью... Суеверный. А за знакомство выпью. Спасибо, что вы подобрали меня на дороге.
- Не стоит благодарности. Как вы, кстати, там очутились?
- Ума не приложу.
Кемп плеснул виски в свой тяжелый стакан и, выпив, заметил:
- Сколько же лет вам надо было проработать в разведке, чтобы стать таким подозрительным?
- Жизнь, - ответил Штирлиц. - Где, кстати, сейчас этот парень из гестапо...
- Какой именно?
- Рунге? Нет, Риктер...
- Не знаю. Да и не очень интересуюсь этим.
- Не думаете о том, что эти люди могут нам понадобиться в будущем?
- <Нам>? Кого вы имеете в виду?
- Немцам.
Кемп поднялся, походил по холлу, потом остановился около окна, прижался лбом к стеклу и негромко ответил:
