изменили обо мне свое мнение? У нас на это быстры...
- Мне хочется быть еще ближе к вам, Петр Аркадьевич, чтобы служить вам бронею против ударов в спину...
- Я долго раздумывал над тем, как мне провести через сферы производство вас в генералы и перемещение в министерство, куратором всего полицейского дела империи. Но вы же знаете, Александр Васильевич, как трудно работать: каждому решению ставят препоны, интригуют, распускают сплетни. Я очень благодарен за то, что вы прочитали мне это, - Столыпин брезгливо кивнул на копию письма Шингарева. - Не каждый бы на вашем месте решился... Наша религия умолчание неприятного, стратегия - предательство того, кто покачнулся. Спасибо вам.
Герасимов, наконец, выдохнул (все это время сдерживал дыхание будто нырял в море, силясь разглядеть желтые водоросли на камнях симеизского пляжа). Снова угадал! Эх, Станиславский, Станиславский, тебе ли тягаться с нашими спектаклями!'
- Я еще не помог вам. Петр Аркадьевич. Я только вознамерился помочь.
- Каким образом? - горестно спросил Столыпин. - Мы же тонем, Александр Васильевич, медленно тонем в трясине, нас засасывающей. Все эти хитрые еврейские штучки... Коварная задумка погубить Россию...
Герасимов чуть поморщился.
- При чем здесь евреи, Петр Аркадьевич? Слава богу. что они пока еще есть у нас, - понятно на кого сваливать собственные провалы... И помогать я вам намерен именно с помощью еврея...
- Этого еще не хватало!
- Именно так, Петр Аркадьевич, именно так... Азеф, - а он, как вы догадываетесь, не туркестанец там какой или финн, - поможет мне организовать на вас покушение... Оно будет подконтрольным с самого начала... А когда я это покушение провалю, вы доложите обо мне государю и объясните, что я и есть именно тот человек, который единственно и может, - под вашим, понятно, началом, - навсегда гарантировать безопасность и его самого, и его августейшей семьи...
Столыпин резко поднялся, походил по кабинету, остановился возле Герасимова и тихо. с пронзительной жалостью, произнес:
- Какой это ужас - власть, Александр Васильевич... Она приучает человека к неверию даже в тех, кому, кажется, нельзя не верить... Я проведу вас в товарищи министра, оттуда всего один прыжок до министерского кресла, - свято место пусто не бывает, вот вы и...
Герасимов похолодел от страха, ибо Столыпин повторил его мысль: на размышление были доли секунды, принял решение единственно правильное: поднялся, сухо кивнул
- Прошение о моей отставке я хотел бы написать здесь же, в этом кабинете. Ваше Высокопревосходительство.
По лицу Столыпина скользнула удовлетворенная улыбка.
- Сядьте. Александр Васильевич, - по-прежнему тая скорбную улыбку, сказал Столыпин. - Полно вам. Уж и пошутить нельзя. Объясните, что нам даст организация покушения такого рода?
- Многое, - играя затаенную обиду не сразу, а словно бы через силу ответил Герасимов. - Оно даст то, что именно Азеф возглавит дело и, таким образом, получит неограниченную власть над всей боевой организацией эсеров. Это - первое. Я поставлю такую слежку за боевиками, что половина из них сляжет с психическим расстройством и они сами потребуют отменить террор, как невозможный. Это - второе. Я, наконец, разорю их казну подготовкой этого акта. А ведь эсеры без денег ничего из себя не представляют - аристократы революции, господа. Это конец бомбистам. Раз и навсегда.
Столыпин положил руку на плечо Герасимова, склонился над ним и жарко выдохнул в ухо:
- Жаль, что им придет конец. Я что? Прогнали с должности после того, как в империи настала тишина, - и нет меня. А если бы начать подобное же дело против кого иного? Кто вечен на Руси?
- На Руси вечен лишь символ самодержавия, хозяин, государь.
- И я о том, - ответил Столыпин и, резко распрямившись, сказал: - Пойдемте чай пить, Ольга Борисовна заждалась.
Когда Герасимов поднялся, Столыпин взял его под руку и тесно приблизил к себе:
- Только встретив опасность лицом к лицу, государь даст мне право свободно работать в Финляндии и ужесточить до необходимой кондиции репрессалии против поляков. Эти две позиции я без вашей помощи не решу. Понятно?
После того, как в ЦК эсеров - с подачи Азефа - начались дискуссии по поводу возобновления организованного террора, когда горячие головы взяли верх над теоретиками, когда была единодушно проголосована резолюция о поручении члену ЦК Азефу ('честь и совесть партии') взять на себя подготовку покушения на Столыпина, он выдвинул два условия: во-первых, члены Боевой Организации отчитываются перед ним в каждом шаге и, во-вторых, все финансы переходят в его полное распоряжение: такое гигантское дело требует безотчетного доверия. Проголосовали: восемь - за, три - против; прошло.
Встретившись с Герасимовым (приехал на конспиративную квартиру прямо с заседания ЦК, ощущая нервическую радость из-за этого, некое приближение к ницшеанскому идеалу, всепозволенности). Азеф сразу же взял быка за рога:
- Александр Васильевич, чтобы я смог провести операцию так, как она задумывалась, отдайте кого- нибудь из генералов, иначе мне будет трудно поддерживать авторитет.
Герасимов словно бы пропустил его слова мимо ушей, только рассеянно кивнул и, подвинув бутылку 'шартреза', самого любимого ликера Азефа предложил:
- Угощайтесь, Евгений Филиппович.
- Вы не ответили, Александр Васильевич. Да или нет?
- Угощайтесь же. - настойчиво повторил Герасимов, - на здоровье...
Азеф насторожился:
- Что, в доме есть еще кто?
Герасимов покачал головою, вздохнул чему-то, досадливо повторил, не отрывая взгляда от лица Азефа:
- Угощайтесь же...
Азеф, наконец, понял: поднялся, не спросил разрешения, прошел по квартире, вернулся, налил себе 'шартреза' не в бокал, а в чайный стакан, жадно высосал его, загрыз яблоком и только после этого закурил дамскую тоненькую папироску с длиннющим мундштуком желтоватого, китайского картона.
Рассказав затем Герасимову в лицах о прошедшем только что заседании ЦК, Азеф много смеялся, шутил, пил стакан за стаканом, потом вдруг тяжело обвалился на хрупкую спинку ампирного диванчика и, протрезвев, тихо сказал:
- А ведь за мною смерть каждый миг ходит... Я ее вижу, когда резко оборачиваюсь... И всегда в разных обличьях: то Сазонов, то Яцек Каляев, то Зиночка Коноплянникова... Брошу я все, полковник, брошу и уеду за границу, силы на исходе...
Тем не менее Азеф задание выполнил; начал готовить акт против Столыпина; Герасимов поставил молодых филеров наблюдать за всеми участниками Боевой Организации: дал приказ прилепляться к объекту и не отступать ни на шаг; боевиков это повергало в смятение; началось, как и полагал Герасимов, брожение; деньги тратил, не считая: примерно третью часть переводил в Италию, на свой счет; Савинков, чудом бежавший из камеры смертников севастопольской тюрьмы, первым открыто сказал, что акт целесообразнее отменить; следует продумать новые методы борьбы с самодержавием, выработать стратегию, отвечающую нынешнему моменту.
Через месяц Герасимов передал Столыпину - для доклада государю - запись решения ЦК о временам роспуске Боевой Организации и приостановлении исполнения смертного приговора премьеру.
Столыпин доложил государю о 'поразительной по своему мужеству' работе Герасимова: тот пожелал увидеть 'героя'.
Переступив порог монаршего кабинета, Герасимов - впервые в жизни - ощутил сладостный ужас; его потрясла молодость царя, всего тридцать шесть лет: на всю жизнь запомнил малиновую куртку офицера стрелкового полка, шелковый кушак такого же цвета, короткие темно-зеленые шаровары и очень высокие сапоги.
Подивился такту самодержца: согласно дворцовому церемониалу полковник не имеет права сидеть в
