– У вас… это… что такое?
Я подняла голову. Один из матросов, не переставая работать веслом, с интересом смотрел на меня. Лет сорока, бывалый, с грубыми чертами лица и серебряной серьгой в ухе. Если не прицепил просто так, ради красоты – значит, парень однажды обогнул мыс Горн. Есть у моряков традиция – так обозначать это достижение. Если прошел мыс дважды – серьга должна быть золотой.
– Извините, вы о чем? – спросила я.
– Там, на руке.
Он имел в виду татуировку на моем плече. Два льва, заключенные в круг, – черный и красный. Один напротив другого.
– Это древний символ, – пояснила я.
– Красиво. Где так делают?
– В Нью-Плимуте, Новая Зеландия.
Он вдруг бросил весло и задрал рубаху. Лодку развернуло, сосед по лавке недовольно посмотрел на коллегу.
На торсе моряка от пупа до ключиц красовалась, кажется, Анна Курникова, стоявшая на изумрудном газоне травяного корта. Из одежды на ней была только теннисная ракетка, закинутая на плечо.
Моряк улыбался во весь рот, в котором отсутствовало нескольких зубов.
– Ну как?
– Да… – растерянно пролепетала я. – Это в некотором роде тоже… красиво.
Сосед по лавке – старший по возрасту – ткнул «живописного» локтем и яростным взглядом указал на весло. Греби, мол! Почитатель тенниса виновато кивнул на меня, подразумевая, что дама хотела посмотреть! Но рубаху опустил и принялся грести.
«Мёльде» остался метрах в пятидесяти. Если ему пристроить сеть сбоку, получится вылитая рыбацкая шхуна. Но я смотрела не на него, а дальше. Чернота уже закрыла весь горизонт. На фоне этой черноты в небо поднялся гидросамолет. Правильно, ему надо поспешать, а то попадет в шторм. С гнусным гудением он пролетел над нашими головами и исчез за айсбергом.
Я наконец пристегнула кошки, стукнула ими друг о дружку. Порядок! А вот и айсберг.
Шлюпка ударилась бортом о ледяную стену. Матрос – тот, что постарше, – всадил якорь в один из разломов. Теперь шлюпка прицеплена к айсбергу коротким швартовым. Только волны поднимают и опускают ее. Если закрыть глаза и отрешиться от плеска, можно подумать, что катаешься на лифте.
Эрикссон не двигался, продолжая сидеть на носу. Голову задрал, глядя на ледяную стену, и сжался как-то. Я посмотрела на него и решила отдать ученому свою каску. Мне она, конечно, тоже нужна – мало ли что сверху упадет? Но Эрикссон будет подниматься следом за мной, и на него будет сыпаться крошево от моего ледоруба.
Пока надевала на него каску, затягивала ремень на подбородке как можно туже, Эрикссон смущенно поведал:
– Я немного не в форме. Не занимался спортом года два.
– Очень интересно. И как выглядел ваш последний снаряд?
– Кардиотренажер в клинике, где я восстанавливался после инфаркта.
Ремешок на короткое время замер в моих руках.
– Замечательно! – пробормотала я.
Шлем с одной стороны и ремешок с другой сдавили его круглое лицо, сделав похожим на булку. Из защиты торчали только губы и нос. Кажется, я немного перестаралась.
Занимался спортом… Кардиотренажер в клинике… Просто замечательный у меня напарник по связке! Больше ничего не буду у него спрашивать. Надо нервы беречь перед восхождением.
Ослабила ремень. Теперь из-под шлема появились испуганные глаза.
– Напутствие будет коротким, – сказала я, намертво затягивая веревку на поясном карабине его страховки. – По пути не трогайте ничего! Сами не поднимайтесь. Я буду вас подтягивать после того, как пройду определенный этап. Вам останется только руками и ногами перебирать… Все запомнили, или памятку составить?
Эрикссон кивнул. Я хлопнула его по плечу и повернулась к гуляющей вверх-вниз стене льда. Нашла взглядом удобную трещину и без раздумий вогнала в нее клюв ледоруба. Лодка плавно ушла из-под ног, провалившись в ложбину между волн. А я, повиснув на рукояти, оказалась на стене.
Ударом вонзила кошки в лед. Подтаявшая на солнце стена треснула, вниз посыпалось крошево, похожее на осколки стекла. Кошки держали довольно сносно.
Зацепившись левой рукой за трещину, вогнала ледоруб выше. Подтянулась. Переставила ноги. Первый метр пройден. Отвратительная поверхность. В некоторых местах скользкая от стекающей сверху воды. В других – похожа на сырой песок – так же легко рушится. Тогда даже для моих когтей нет опоры.
Немного непривычно ползти по льду в майке без рукавов и шортах. Это происходит на уровне подсознания – видишь снег, щупаешь его и сразу хочешь укутаться в шубу. С другой стороны, в затылок солнце печет так, что запросто можно обгореть… Я ползла, борясь с осыпавшейся скользкой стеной, со своим подсознанием, морозя локти и коленки и изнывая от ультрафиолета, который буравил затылок.
Пройдя метров пять, вдруг вспомнила, где однажды ползала по льду. Нет, это были не горы Кавказа и даже не искусственные стены в Подмосковье. Это был мой родной дом на Большой Пироговской улице. Дело происходило зимой – доставала своего кота Барсика. Мерзавцу требовалась прививка – в окрестностях бушевала какая-то эпидемия кошачьего ящура (что это такое – не скажу, даже не спрашивайте). А Барсик – блудный сын своих блудных родителей, – словно почувствовав недоброе, ушел из дома и дня три не
