Я была тебе верна.
***
Тоже можешь быть прекрасным,
Темный рыцарь, ты.
***
Я бегу на воздух вольный,
Жаром битвы утомлен.
***
О, влюбленность! Ты строже судьбы!
Повелительней древних законов отцов.
Слаще звука военной трубы.
***
Пора вернуться к прежней битве,
Воскресни дух, а плоть усни!
***
Я - меч, заостренный с обеих сторон.
В щите моем камень зеленый зажжен.
***
Призывал на битву равнинную...
***
Веет ветер очистительный
От небесной синевы.
Сын бросает меч губительный,
Шлем снимает с головы.
***
Да, я готова к поздней встрече,
Навстречу руку протяну,
Тебе, несущему из сечи
На острие копья - весну.
***
И опять в венках и росах
Запоет мечта,
Засверкает на откосе
Золото щита.
***
Шитом краснеющим героя
В траве огромная луна....
***
За холмом отзвенели упругие латы,
И копье потерялось во мгле.
Не сияет и шлем - золотой и пернатый
Всё, что было со мной на земле.
***
Сын осеняется крестом.
Сын покидает отчий дом.
***
Так окрыленно, так напевно
Царевна пела о весне,
И я сказал: смотри, царевна,
Ты будешь плакать обо мне.
***
Но руки мне легли на плечи,
И прозвучало: нет, прости.
Возьми свой меч. Готовься к сече,
Я сохраню тебя в пути.
***
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат...
На пути - горючий белый камень,
За рекой - поганая орда.
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.
И, к земле склонившись головою,
Говорит мне друг: 'Остри свой меч,
Чтоб не даром биться с татарвою,
За святое дело мертвым лечь!'
Я - не первый воин, не последний,
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
***
Опять над полем Куликовым...
***
И когда, наутро, тучей черной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда!
Так некие средневековые, отвлеченные, можно сказать, замки, королевы, мечи и щиты, гривы и трубы, шлемы и битвы наполнились постепенно глубоко народной русской патриотической весомостью, а почти отвлеченное тоже и символическое обожание Прекрасной Дамы обрело свою плоть и кровь. Все это произошло в душе поэта, но все это произошло среди лесистых холмов между Шахматовом и Бобловом.
Были потом ежедневные приезды Блока в Боблово, приходила и Любовь Дмитриевна в Шахматово, и был еще домашний театр, откуда и пошли стихи об Офелии. Сам Блок играл Гамлета. Театр был даже и не домашний, потому что под спектакли приспособили сарай, крытый дранкой, прохладный, просторный, чистый, сенной.
Приглашали и крестьян, и они приходили: мужики, бабы, девки, ребятишки до двухсот человек. Но... 'зрители относились к спектаклю более чем странно. Я говорю о крестьянах. Во всех патетических местах, как в 'Гамлете', так и в 'Горе от ума', они громко хохотали, иногда заглушая то, что происходило на сцене' - так вспоминает о спектаклях Мария Андреевна Бекетова. О главных играющих она говорит: 'Стихи они оба произносили прекрасно, играли благородно, но в общем больше декламировали, чем играли... На Офелии было белое платье с четырехугольным вырезом и светло-лиловой отделкой... В сцене безумия слегка завитые распущенные волосы были увиты цветами и покрывали ее ниже колен. В руках Офелия держала целый сноп из розовых мальв, повилики и хмеля вперемешку с другими полевыми цветами... Гамлет в традиционном черном костюме, с плащом и в черном берете. На боку - шпага'.
Все это было, наверное, красиво, благородно, как подчеркивает Мария Андреевна, но, конечно, очень далеко от бобловских крестьян. Да и просто понимали ли они, о чем там идет речь в патетических монологах?
Но как бы там ни было, театр существовал, и, между прочим, не только в сарае, на подмостках, но и в самой жизни. Задекорированное то улицами и соборами Петербурга, то шахматовскими холмами и далями, логически развивалось действие другой драмы, внешняя канва которой была, должно быть, более доступна хотя бы и крестьянам, тогда как сокровенная ее суть и духовное наполнение было за семью печатями даже для ближайших людей. Возможно, и сами героиня с героем не давали себе окончательного отчета в происходящих событиях. У событий была своя логика, и актеры ей подчинялись.
'Свадьбу назначили в 11 часов утра. День выдался дождливый, прояснило только к вечеру. Все мы встали и нарядились с раннего утра. Букет, заказанный для невесты в Москве, не поспел к сроку. Пришлось составить его дома. Саша с матерью нарвали в цветнике крупных розовых астр. Шафер, Сережа Соловьев, торжественно повез букет в Боблово на тройке нанятых в Клину лошадей, приготовленных для невесты и жениха. Тройка была красивая, рослая, светло-серая, дуга разукрашена лентами. Ямщик молодой, щеголеватый.
Мать и отчим благословили Сашу образом Спасителя. Благословила его и тетя Соня.
Венчание происходило в старинной церкви села Тараканова. То была не приходская церковь новейшего происхождения, но старинная, барская, построенная еще в екатерининские времена...
В церковь мы все приехали рано, и невесту ждали довольно долго. Саша в студенческом сюртуке, серьезный, сосредоточенный, торжественный.
К этому дню из большого села Рогачева удалось достать очень порядочных певчих. Дождь приостановился, и, стоя в церкви у бокового окна, мы могли видеть, как подъезжали свадебные гости. Все это были родственники Менделеевых, жившие тут же, неподалеку. Лошади у всех бодрые и свежие. Дуги разукрашены дубовыми ветками Набралась полная церковь. И, наконец, появилась тройка с невестой, ее отцом, сестрой Марьей Дмитриевной и мальчиком, несшим образ. В церковь она вошла род руку с Дмитрием Ивановичем, который для этого случая надел свои ордена. Он был сильно взволнован. Певчие запели 'Гряди, голубица...'
Да, воистину - голубица...
Она венчалась не в традиционных шелках, что не шло к деревенской обстановке, на ней было белоснежное батистовое платье, нарядное и с очень длинным шлейфом, померанцевые цветы, фата. На прекрасную юную пару невозможно было смотреть без волнения.
...Дмитрий Иванович и Александра Андреевна все время плакали от умиления и от сознания важности того что совершалось.
...При выходе из церкви их встретили мужики, которые поднесли им хлеб-соль и белых гусей. После венчания они на своей нарядной тройке покатили в Боблово. При входе в дом старая няня осыпала их хмелем... А на дворе собралась в это время целая толпа разряженных баб, которые пели, величая жениха, невесту и гостей. Им посылали угощение, деньги. Когда разлили шампанское, Сергей Михалыч Соловьев провозгласил здоровье молодых...'
Свадьба произошла в 1903 году, а последний раз Блок побывал в Шахматове в 1916 году. Значит, тринадцать лет самой зрелой, сознательной и творческой жизни были и шахматовскими; Верховые поездки в Боблово с мечтами и мыслями о прекрасной девушке, о невесте стали уж не нужны. Прекрасная Дама жила теперь с ним в одном флигеле, который они переоборудовали по своему вкусу. Инстинкт витья гнезда свойствен не одним только птицам, он неизбежно обостряется, когда наступает такая перемена в жизни, как бракосочетание. Блок и раньше занимался в Шахматове хозяйственной, благоустройственной деятельностью, теперь она ему свойственна в особенности. В записной книжке Блока
