Войском Запорожским той стороны: великий государь пожаловал бы, велел его принять, и боярин князь Григорий Григорьевич взял бы его на свою душу, чтобы ему никакой беды не было». «Скажи Петру Дорошенке, — отвечал боярин, — чтобы он, надеясь на милость великого государя, ехал ко мне в полк безо всякого спасенья». Тут же разнеслась весть, что Иосиф Тукальский ослеп в Чигирине.
Порадовали Москву вести из Переяславля, но беспокоило Запорожье с своим царевичем. Уже послан был указ Ромодановскому, что, если самозванец из коша пойдет куда-нибудь для воровства, посылать против него войско московское и малороссийское по совету с гетманом Самойловичем. 1 мая явился в Москву запорожский посланец Прокопий Семенов с товарищами и подал грамоту «Помазаннику божию, многомилостивому свету и дыханью вашего царского пресветлого величества верные слуги, Войско Запорожское, днепровское, кошевое, верховое, низовое, живущее на лугах, на полях, на полянках и на всех урочищах днепровских, и полевых и морских». Серко объявлял в грамоте о приезде к ним молодого человека, называющего себя царевичем Симеоном, излагал рассказ самозванца о своих похождениях, скрывши только о знакомстве с Разиным, и в заключение писал: «Сохраняем его у себя потому, что называется сыном вашего царского величества, стережем его, от нас никуда не уйдет; покажи милость посланным нашим, чтобы от вашего царского величества услышали, правда ли то?» Посланцы подали и письмо к царю от мнимого сына его: «Бью челом я, сын твой, благочестивый царевич Семен Алексеевич, который похвалился было при вашем царском пресветлом величестве, батюшке моем, на думных бояр, и за то меня хотели уморить и не уморили, потому что я и по се время твоими молитвами, батюшки моего, жив ныне на славном Запорожье при Войске Запорожском, при верных слугах вашего царского пресветлого величества. Когда, батюшко мой, сам своими очима меня увидишь и веры поимешь, когда я пред твоим царским лицем стану и к ногам паду, тогда правду мою познаешь, бог всемочий вся весть. И ныне я хотел к батюшке моему пойти, да чтоб на дороге зла какова не было, а Войско верно тебе, батюшку моему, служит, по их войсковому челобитью пожалуй, о чем бьют челом для лучшего промыслу над бусурманы, чтобы не токмо полем доказывали над бусурманы, над неприятели и побеждали, но и водою в их прямую землю проходили и над ними знатную победу одерживали. Также, припадая низко, челом бью и жалуюсь батюшку моему на Семена Щеголева да на Василья Чадуева, которые без указа вашего царского величества, взяв себе злый замысел, хотели меня из пищали застрелить». «Этот лист, — отвечал царь Серку, — нашему царскому величеству ныне и никогда не потребен. Ты презрел нашу премногую милость и свое обещание, вору и самозванцу дал печать и знамя, прежде приезда Чадуева не дал нам о нем знать, священника и знатных козаков посылал вора расспрашивать без нашего указа, с Дорошенком без нашего указа ссылался. Сын наш, царевич Симеон, скончался 18 июня 1669 года, мощи его погребены в церкви архистратига Михаила при нас, при александрийском патриархе Паисии и московском Иоасафе. И вам бы, кошевому атаману, свое обещание помнить, самозванца и Миюска прислать к нам скованных за самым крепким караулом, а пока не пришлете, посланцы ваши будут оставаться в Москве. Чайки (лодки) и пушки пришлем, сукна и золотые посланы, но удержаны в Севске, пока вора пришлете».
12 августа Серко дал знать Ромодановскому, что он отправил вора к великому государю. Серко писал в грамоте: «Человека, который именуется вашего величества сыном, мы за крепким караулом держали, честь не ему самому, а вашему царскому пресветлому величеству, свету, нашему дыханию отдавали, потому что вашим прирождением именуется; теперь, как верный слуга, отсылаю его к вашему величеству, свое обещание исполнить хочу и верно служить до последних дней живота; с Дорошенком ссылался я, желая привести его на службу к вашему царскому величеству: смилуйся, великий государь, пожалуй нас всякими запасами довольными, как и на Дону. Мы просили у гетмана Ивана Самойловича перевоза Переволоченского, не дал, а мы просили не для собирания пожитков, как иные выпрашивают, просили на защиту веры христианской. Все поборы, которые с христиан на Украйне берут, вашему величеству не доносят, а нам и одного перевозу не дают».
17 сентября у земляного города против Смоленских ворот стоял целый приказ московских стрельцов с головою Яновым, принимали вора и самозванца, ставили на ту самую телегу, на которой везли Стеньку Разина, приковывали руки к дыбе и за шею. Кончивши эту церемонию, повезли Тверскою улицею в Земский приказ. В тот же день все бояре, окольничие и думные люди собирались на земский двор для розыска.
«Я породы польской, роду Вишневецких, звали отца моего Еремеем, меня зовут Семеном. Отец мой жил в Варшаве, под Варшавою поймали меня немцы и продали на реке Висле купцу глуховскому, а тот продал литвину. Жил я в Глухове недель с пять и сбежал с товарищами, шли на Харьков и Чугуев к Донцу, с Донца на Дон, с Дону пошел я с Миюском в Запороги и хотел идти в Киев или в Польшу; но Миюска начал мне говорить, чтоб назвался я царевичем; я таким страшным и великим именем назваться не смел, но Миюска хотел меня убить, и я из страха назвался. А больше еще Миюски принудил меня к такому страшному имени Серко, хотели было, собравшись, идти войною на Московское государство и думали бояр побить. Стеньки Разина я не знал, узнал его уже в то время, как привели его козаки на Дон скованного».
Повели в застенок, подняли:
«Я мужичий сын, жил отец мой в Варшаве, был мещанин, подданный князя Дмитрия Вишневецкого, пришел жить в Варшаву из Лохвицы, звали его Иваном Андреевым, прозвище Воробьев, а мне прямое имя Семен; воровству учил меня Миюска, который породою хохлач. Хотели мы собрать войско и, призвав крымскую орду, идти на Московское государство и побить бояр».
С огня говорил те же речи.
Того же числа великий государь указал, и св. патриарх Иоаким, бояре, окольничие и думные люди приговорили вора и самозванца казнить такою же смертию, какою казнен Стенька Разин. Приговор был исполнен в тот же день; на Красной площади самозванец казнен и на колья разбит, а на другой день перенесен на болото и поставлен с Стенькою Разиным. И пожаловал государь кошевого атамана Ивана Серка, велел послать два сорока соболей, по 50 рублей сорок, да две пары, по семи рублей пара. Серко бил челом: «Устарел я на воинских службах, а нигде вольного житья с женою и детьми не имею, милости получить ни от кого не желаю, только у царского величества: пожаловал бы великий государь, велел дать в Полтавском полку под Днепром городок Кереберду». Городок атаману и Переволоченский перевоз войску были даны. Успокоились насчет Серка; но надобно было управляться с Дорошенком, который не думал приезжать в Переяславль и отдаваться в руки Ромодановского и ненавистного Самойловича, теперь гетмана обеих сторон Днепра. Уже 5 мая написана была в Москве царская грамота к Дорошенку: «Ведомо нам учинилось, что ты ныне по неприятельским прелестным письмам под нашу высокую руку несклонен, в мысли своей сумневаясь, непостоянен и начал быть в шатости, беспрестанно ссылаешься с турским султаном и с крымским ханом. А мы, великий государь, имеем надежду на господа бога и на пресвятую богородицу, в которой надежде были и предки наши, и отец наш, и мы, великий государь, живем и движемся, и царство наше в ее жребии. А если что по твоему навету случится от бусурманского нашествия святым божиим церквам и монастырям, и в том какой ответ дашь в день страшного суда божия? Вспомни прежних гетманов, не сохранивших своего обещания, Выговского и других! Где их жены и дети? Не в сиротстве ль и не в нищете ль пребывают? И тебе бы, помня это, учиниться под нашею высокою рукою в подданстве без отлагательства, не опасаясь нашего гнева; а мы тебя и все твое родство будем держать в своем милостивом жалованье».
25 мая приехал в Чигирин посланец от Ромодановского, стрелецкий сотник Терпигорев. «Будь в подданстве у великого государя, — говорил сотник Дорошенку, — и ступай в Переяславль к боярину и воеводам для присяги; сам не хочешь ехать, пошли тестя своего, Павла Яненка, или брата Андрея, или других каких-нибудь знатных людей в заложники, и боярин пришлет к тебе голову московских стрельцов для переговоров». «Ничего этого сделать мне теперь нельзя, — отвечал Дорошенко, — потому что я подданный турецкого султана; сабля султанова, ханская и королевская на моей шее висят. Прежде я хотел быть в подданстве у царского величества, но старшина и полковники решили быть в подданстве у султана; а что теперь старшина и полковники перешли в подданство великого государя, так это только для соболей, не вечно, после изменят. Если боярин и гетман придут под Чигирин, то я рад им отпор давать, только бы татар дождаться, да и без того татары у меня есть». Терпигорев был задержан. Дело объяснялось тем, что к Дорошенку пришли на помощь татары в числе 4000 и вместе с чигиринскими козаками в мае же месяце осадили Черкасы, где сидел московский воевода Иван Вердеревский: осажденные отбили неприятеля и гоняли его на пространстве 15 верст до реки Тясмина. Брат Дорошенка Андрей с козаками серденятами и
