Полонский (краткий очерк)

Восточные женщины у Пушкина и Лермонтова бесцветны и говорят мертвым литературным языком; у Полонского их речи дышат живою художественною правдой:

Он у каменной башни стоял под стеной,

И я помню: на нем был кафтан дорогой,

И мелькала под красным сукном

Голубая рубашка на нем...

Золотая граната растет под стеной;

Всех плодов не достать никакою рукой;

Всех красивых мужчин для чего

Стала б я привораживать!..

Разлучили, сгубили нас горы, холмы

Эриванские! Вечно холодной зимы

Вечным снегом покрыты они!

... Обо мне

В той стране, милый мой, не забудешь ли ты?

Хотя к кавказской жизни относится и личное признание поэта: 'Ты, с которой так много страдания терпеливой я прожил душой' и т. д., но, как итог молодости, он вынес бодрое и ясное чувство духовной свободы:

Душу к битвам житейским готовую

Я за снежный несу перевал...

Все, что было обманом, изменою,

Что лежало на мне словно цепь,

Все исчезло из памяти - с пеною

Горных рек, выбегающих в степь.

Это чувство задушевного примирения, отнимающего у 'житейских битв' их острый и мрачный характер, осталось у Полонского на всю жизнь и составляет преобладающий тон его поэзии. Очень чувствительный к отрицательной стороне жизни, он не сделался, однако, пессимистом. В самые тяжелые минуты личной и общей скорби для него не закрывались 'щели из мрака к свету', и хотя через них иногда виделось 'так мало, мало лучей любви над бездной зла', но эти лучи никогда для него не погасали и, отнимая злобность у его сатиры, позволили ему создать оригинальнейшее его произведение: 'Кузнечик-музыкант'. Чтобы ярче представить сущность жизни, поэты иногда продолжают ее линии в ту или другую сторону. Так, Дант вымотал все человеческое зло в девяти грандиозных кругах своего ада; Полонский, наоборот, стянул и сжал обычное содержание человеческого существования в тесный мирок насекомых. Данту пришлось над мраком своего ада воздвигнуть еще два огромных мира очищающего огня и торжествующего света; Полонский мог вместить очищающий и просветляющий моменты в тот же уголок поля и парка. Пустое существование, в котором все действительно мелко, а все высокое есть иллюзия, - мир человекообразных насекомых или насекомообразных людей - преобразуется и просветляется силою чистой любви и бескорыстной скорби. Этот смысл сосредоточен в заключительной сцене (похороны бабочки), производящей, несмотря на микроскопическую канву всего рассказа, то очищающее душу впечатление, которое Аристотель считал назначением трагедии. К лучшим произведениям Полонского относится 'Кассандра' (за исключением двух лишних пояснительных строф - IV и V, ослабляющих впечатление). В больших поэмах Полонского из современной жизни (человечьей и собачьей), вообще говоря, внутреннее значение не соответствует объему. Отдельные места и здесь превосходны, например: описание южной ночи (в поэме 'Мими'), в особенности звуковое впечатление моря:

И на отмели песчаны

Точно сыплет жемчугами

Перекатными; и мнится,

Кто-то ходит и боится

Разрыдаться, только точит

Слезы, в чью-то дверь стучится,

То шурша, назад волочит

По песку свой шлейф, то снова

Возвращается туда же...

В позднейших произведениях Полонского явственно звучит религиозный мотив, если не как положительная уверенность, то как стремление и готовность к вере: 'Блажен, кому дано два слуха - кто и церковный слышит звон, и слышит вечный голос Духа'. Последнее собрание стихотворений Полонского достойно заканчивается правдивым поэтическим рассказом: 'Мечтатель', смысл которого в том, что поэтическая мечта рано умершего героя оказывается чем-то очень реальным. Независимо от стремления к положительной религии, Полонский в своих последних произведениях заглядывает в самые коренные вопросы бытия. Так, его поэтическому сознанию становится ясной тайна времени - та истина, что время не есть создание нового по существу содержания, а только перестановка в разные положения одного и того же существенного смысла жизни, который сам по себе есть вечность (стихотворение 'Аллегория', яснее - в стихотворении 'То в темную бездну, то в светлую бездну' и всего яснее и живее - в стихотворении 'Детство нежное, пугливое'). Кроме больших и малых стихотворений Полонский написал несколько обширных романов в прозе: 'Признания Сергея Чалыгина' (СПб., 1888), 'Крутые горки' (СПб., 1888), 'Дешевый город' (СПб., 1888), 'Нечаянно' (М., 1844). Его юмористическая поэма 'Собаки' издана в 1892 г. (СПб.). Сборники стихотворений Полонского: 'Гаммы' (1844), 'Стихотворения 1845 г.' (1846), 'Сазандар' (1849), 'Несколько стихотворений' (1851), 'Стихотворения' (1855), 'Оттиски' (1860), 'Кузнечик-музыкант' (1863), 'Разлад' (1866), 'Снопы' (1871), 'Озими' (1876), 'На закате' (1881), 'Стихотворения 1841 - 85 г.' (1885), 'Вечерний звон' (1890). Полное собрание сочинений Полонского издано в 1896 г. в 5 томах. Собрание сочинений изд. в 1869 г. в 3 т., в 1886 г. - в 10 т. Ср. о Полонском Белинский 'Сочинения' (том X); Добролюбов (том III); Эдельсон в 'Библиотеке для Чтения' (1864, Л 6); Арсеньев 'Критические этюды' (том II); Страхов в 'Заре' (1871, Л 9); Кельсиев во 'Всемирном Труде' (1868, Л 9); 'Исторический Вестник' (1887, Л 5); Вл. Соловьев в 'Ниве' (1896, Л 2 и 6); Я.П. Полонский 'Рецензент Отечественных Записок и ответ ему' (СПб., 1871, брошюрка); Евг. Гаршин 'Поэзия Я.П. Полонского' (СПб., 1887); Перцов 'Философские течения в русской поэзии'.

Умер 18 октября 1898 г.