Самым настойчивым ходатаем за Рубинштейна, которому грозило 20 лет каторги, была сама царица. Уже через два месяца после его ареста Александра Фёдоровна просила Государя, чтобы Рубинштейна «потихоньку услали в Сибирь и не оставляли бы здесь для раздражения евреев», «поговори насчёт Рубинштейна» с Протопоповым. Через две недели сам и Распутин шлёт телеграмму Государю в Ставку: что и Протопопов «умоляет, чтобы ему никто не мешал», также и контрразведка… «Ласково беседовал об узнике, по-христиански». – Ещё через три недели А.Ф.: «Насчёт Рубинштейна, он умирает. Телеграфируй… немедленно [на Северо-Западный фронт]… передать Рубинштейна из Пскова министру внутренних дел», то есть всё тому же ласковому христианину Протопопову. И на следующий день: «Надеюсь, ты телеграфировал насчёт умирающего Рубинштейна». – И ещё через день: «Распорядился ли ты, чтобы Рубинштейн был передан министру внутренних дел? иначе он помрёт, оставаясь в Пскове, – пожалуйста, милый!» [1576].
И 6 декабря Рубинштейн был освобождён – за 10 дней до убийства Распутина, в крайнее для себя время, как последняя распутинская услуга. Сразу же за убийством отставлен и ненавидимый царицею министр Макаров. (А большевиками вскоре расстрелян.) – Впрочем, с освобождением Рубинштейна следственное дело не было тотчас прекращено, он арестован снова, – но в спасительную Февральскую революцию Рубинштейн был, среди томимых узников, освобождён толпой из петроградской тюрьмы и покинул неблагодарную Россию, как, вовремя, и Манасевич, и Манус, и Симанович. (Впрочем, Рубинштейна ещё встретим.)
Весь этот тогдашний тыловой разгул грабежа государственного достояния – нам, жителям 90-х годов XX века, видится лишь малой экспериментальной моделью… Но общее – в самодовольном и бездарном правлении, при котором сама судьба России уплывала из рук её правителей.
На почве дела Рубинштейна Ставка санкционировала ревизию нескольких банков. Кроме того, началось и следственное дело против киевских сахарозаводчиков – Хепнера, Цехановского, Бабушкина и Доброго. Эти – получили разрешение на вывоз сахара в пределы Персии, и отправили много сахара, но через персидские таможенные посты на персидский рынок прошло немного, остальной сахар «исчез», однако были сведения, что он прошёл транзитом в Турцию, союзницу Германии. А в Юго-Западном крае, центре российской свеклосахарной промышленности, сахар внезапно сильно вздорожал. Дело сахарозаводчиков начато было грозно, но комиссия Батюшина не доследовала его, перечислили к киевскому судебному следователю, тот – выпустил их предварительно из тюрьмы, а затем нашлись ходатаи у трона.
Да и саму комиссию Батюшина, столь важную, – не сумели составить достойно, добротно. О бестолковом ведении ею следствия по делу Рубинштейна пишет сенатор Завадский [1577]. Пишет в воспоминаниях и ставочный генерал Лукомский, что один из ведущих юристов комиссии полковник Резанов, несомненно знающий, оказался картёжник и любитель ресторанной жизни с возлияниями; другой, Орлов, – оборотень, который после 1917 послужил и в петроградской ЧК, а затем – у белых, потом провокационно вёл себя в эмиграции. Состояли там, очевидно, и другие подозрительные лица, кто-то не отказался и от взяток, вымогали выкупы у арестованных. Рядом бестактностей комиссия возбудила против себя военно-судебное ведомство в Петрограде и старших чинов министерства юстиции.
Однако и не одна Ставка занялась вопросом о спекулянтах, и именно в связи с деятельностью «вообще евреев». 9 января 1916 временный директор Департамента полиции Кафафов подписал секретное распоряжение – циркулярно всем губернаторам, градоначальникам и губернским жандармским управлениям. Но «разведка» общественности почти сразу вырвала этот секрет – и уже ровно через месяц, 10 февраля, Чхеидзе в Государственной Думе, оттесняя все очередные и срочные вопросы, прочёл этот документ с кафедры. А было в нём не только что «евреи… заняты революционной пропагандой», но и «помимо преступной агитации… избрали ещё два важных фактора – искусственное вздорожание предметов первой необходимости и исчезновение из обращения разменной монеты» – скупают её, а через то «стремятся внушить населению недоверие к русским деньгам»: что «русское правительство обанкротилось, так как не имеет металла даже для монеты». А целью всё это имеет, в оценке циркуляра, – «добиться отмены черты еврейской оседлости, так как настоящий момент они считают наиболее благоприятным для достижения своих целей путём поддержания смуты в стране». Никаких мер при этом Департамент не предлагал, а сообщал «для сведения» [1578].
На это отозвался Милюков: «К евреям применяют растопчинский приём: их выводят перед раздражённой толпой и говорят: вот виновные, берите их и расправляйтесь как знаете» [1579].
А в тех же днях в Москве полиция оцепила биржу на Ильинке, стала проверять документы оперирующих там, и обнаружила 70 евреев без права жительства в Москве; такая же облава произошла и в Одессе. Это тоже внеслось в думский зал – и, сотрясая его, разгорелось то, чего так опасался ещё годом раньше Совет министров: «в настоящих условиях недопустимо возбуждение в Государственной Думе прений по еврейскому вопросу, которые могут принять опасные формы и явиться поводом к обострению национальной розни» [1580]. Но прения начались, и продолжались сквозь несколько месяцев.
С наибольшей силой и страстью, как он один умел говорить, передавая слушателям всё возмущение сердца, высказался о циркуляре Департамента полиции – Шингарёв: «Нет той гнусности, нет того безобразия, которого не проделало государство, надругаясь над евреем, и государство христианское… огульно клеветать на целую народность… Оздоровление русской жизни только тогда и возможно… когда вы вынете эту занозу, эту болячку государственной жизни – травлю национальностей… Больно за русское управление, стыдно за русское государство». Русская армия осталась в Галиции без снарядов – «это евреи что ли сделали?». И «дороговизна вызвана массою сложных причин… Почему же в циркуляре написали только про евреев, почему не написали про русских и др.?». Ведь дороговизна повсеместна. И то же – с исчезновением разменной монеты. «А ведь это написано в циркуляре Департамента полиции»! [1581]
Не оспоришь.
Хорошо писать циркуляры в глубинных канцеляриях – а как поёжисто выходить перед разгневанным парламентом. Никуда не денешься, вытащен на трибуну Думы и сам автор циркуляра Кафафов: да циркуляр же, мол, не сопровождался никакими распорядительными действиями, он был направлен не в гущу населения, а к властям на местах, для сведения, а не для принятия мер, – и возбудил страсти лишь после того, как был продан «малодушны[ми]» служащими и оглашён с этой трибуны. Но вот, жалуется Кафафов, почему-то же не оглашены здесь другие секретные циркуляры, наверно тоже известные общественности, например, в мае 1915, он же подписал и такой циркуляр: «Среди некоторой части населения Империи в настоящее время разжигается крайнее озлобление против евреев», и Департамент «просит принять самые решительные меры к недопущению каких-нибудь выступлений в этом направлении», насильственных действий населения против евреев, «самыми решительными мерами пресекать в самом зародыше начавшуюся в некоторых местностях агитацию, не давая ей развиться в погромные вспышки». Или вот, тоже месяц назад, в начале же февраля, распоряжение в Полтаву: усилить осведомлённость, дабы «иметь возможность своевременно предупредить попытку погрома евреев» [1582].
Почему же, жаловался он, – таких распоряжений разведка общественности не берёт, пусть себе текут в тишине?
Выступая пламенно, Шингарёв, однако, тут же и предупредил, что Дума не должна «дать развиться прениям в этом огромном потоке безбрежного еврейского вопроса». Но – именно это и произошло от оглашения того циркуляра. Да и сам Шингарёв неосторожно толкнул прения к тому, отойдя от защиты евреев и назвав, что изменники-то – именно русские: Сухомлинов, Мясоедов да генерал Григорьев, позорно сдавший Ковенскую крепость [1583].
А это вызвало свой ответ. Марков ему возразил, что о Сухомлинове он не имеет права высказываться, ибо тот лишь под следствием. (Много цветов успеха сорвал Прогрессивный Блок на Сухомлинове, но к концу уже Временного правительства и сами вынуждены были признать, что – с пустышкой носились, никакой измены не было.) Мясоедов уже был осуждён и повешен (а есть данные, что тоже дутая история), Марков только прибавил, что «Мясоедов был повешен в компании шести… евреев шпионов» (факт не известный
