– Точно, – Корвен вставил штырь в контактное гнездо спрятанного под светящейся пластиной сервисного узла.
– Какой идиот выдумал это тестирование?! Неужели кто-то думает, что в этом занятии есть смысл?
– Еще какой, – сказал Корвен, нащелкивая на коробочке тестера код.
– И какой?
– А как наказывать провинившихся? Чем обуздать мелких нарушителей устава? Объявить замечание или выговор? Не смеши мои подметки, Серг! Посадить на гауптвахту? Сурово. А восемь часов такой работы – как раз.
Да, наказание было изощренное. Восемь часов подряд обалдело смотреть на скачущие цифры – это скучно и даже тоскливо.
– Это еще ничего, – поведал Корвен. – Вот если бы мы служили на плоскостном морском флоте трехсотлетней давности, то наряд означал бы кое-что похлеще.
– Что похлеще может быть? – кисло осведомился я.
– Резать картошку. Или чистить отхожие места.
– Зачем?
– А ты не в курсе, что сервисные роботы и пищевые синтезаторы появились вовсе не одновременно с человечеством? На плоскостном флоте все жили скопом в тесных кубриках. Были общие отхожие места и столовые с кухнями, где обрабатывали натурпродукты. И все делали руками, – Корвен положил на пол гудящий тестер и растопырил пальцы.
– Мерзко, – сделал я вывод, представив, как это – чистить руками склизкие, неаппетитные натурпродукты.
– Технический прогресс имеет свои плюсы.
– Тебя твой капитан тоже решил замотать, – отметил я, глядя на карточку компа, который сравнивал показания тесткомплекта с показаниями главного компьютера. Понятно, никаких разночтений не имелось.
– Решил, – кивнул Корвен. – Понимаешь, обидно. Тебе-то куда легче.
– Почему?
– Тебя садирует СС – воплощение мрачной, целеустремленной силы. Ее можно уважать. Она это делает, по-моему, из мистической непостижимой ненависти ко всему живому, и к тебе в особенности. А капитан Ломак – просто обычный скучный дурак.
– Ты не прав, – возразил я. – СС издевается не из-за ненависти. Она просто машина, бесстрастно производящая каверзы.
– Ох, жалко Арвина. Вот человек, – Корвен, сильно переживавший ранение своего командира, вздохнул.
Что скажешь на это? Мне тоже было жалко Арвина, и как пилота, и как человека, и как отличного командира. А еще больше было жалко тех, кто заживо сгорел в истребителях, был распылен на атомы при этой битве.
Во время того памятного горячего боя из нашей эскадрильи уцелело меньше половины машин. Фактически меркане смяли нас, но мы оттянули на себя значительные их силы, и ударная группа «Морских ястребов» сумела развалить злосчастный фрегат на куски, обеспечить наш прорыв и в конечном счете блокировать вражескую эскадру. Так или иначе, меркане отступили, потеряв почти треть своего флота. Это была большая удача. Преимущество было не на нашей стороне, но мы выстояли. Какой ценой!
За время пребывания на линкоре я так и не сблизился ни с кем, кроме Корвена. Конечно, я знал бойцов нашей эскадрильи, а также других, обменивался с ними иногда парой фраз, опрокидывал по банке-другой пива в баре. Но когда из трех эскадрилий образовали одну и объявили построение, мне стало по-настоящему жутко. В памяти на месте каждого, кто должен был стоять здесь, но не стоял, будто был холодный провал. И захотелось взвыть. Вот так бог войны разделил нас – на живых и павших…
После боя с нами поработали медики-психокорректоры. Не обошлось без положенных после такого боя легких успокаивающих, комплекса психоразгрузки. Медики будто вымывали из нашего сознания самые сильные эмоции, не давали им производить изо дня в день разрушительную работу. И острота боли отступила. Боль затаилась где-то в глубине души. Но я знал, что она не исчезла. Ничто не исчезает из человеческого сознания. Боль ждала своего часа. И когда-нибудь, если я выживу в этой войне, она навалится в тишине и одиночестве…
– И ребят жалко, – сказал я.
– Людей перемалывает эта шархова война, – произнес задумчиво Корвен. – Их съедает бог войны, как игрок поедает шахматные фигуры противника. Серг, привыкнуть к этому можно. Забыть – нет… Господи, сколько же я потерял друзей. Еще до летной школы. И все они были отличными ребятами.
– Иначе они не были бы пилотами…
– А были бы «плоскостниками», – закончил мысль Корвен. – Впрочем, чего я тебе рассказываю. Тебе,
– Выпускнику Галахварской школы, – добавил я.
– Извини. Я завел разговор не туда, – уставившись на тестер, сказал Корвен.
– Брось. Все нормально…
Не знаю, нормально это или нет, но воспоминания о школе на Галахваре, последнем ее дне, отдавались во мне как-то глухо, будто тебя колотят подушкой. Я умом понимал, что там произошло страшное, но душа отказывалась отзываться на эту боль. Еще одна отсроченная боль. Отсроченные чувства… И вообще, я так до конца и не разобрался, что там произошло. Хотел разобраться, но главное неизбежно ускользало от меня.
