очарования.
— Встречаются камни, которые питаются кровью, — вслух произнес я еще одну фразу старого алхимика.
Тут меня что-то укололо. Потом я понял причину — неясный шелест у дверей.
— Тысяча чертей, — прошептал я, внутренне побираясь. Кто ты — поздний гость? И что мне ждать от тебя?
Я взял пистоль, с которым твердо решил не расставаться, и прицелился в тень, возникшую у входа.
— Стой, или этот шаг будет последним! — крикнул я громко и, к моему неудовольствию, тонко. Я был взволнован.
— Вот теперь я вижу, что вы вполне здоровы, — донесся до меня голос моего соседа, который подобрал меня ночью у дома и спас тем самым мою жизнь — герра Кесселя. — Почему в темноте? Бережете свечи?
— Просто задумался.
— Я не вовремя?
— Вы всегда вовремя, мой спаситель. Проходите. Мы зажгли свечи.
— На вашем месте я бы закрывал двери...
— Да... Да, — кивнул я, досадуя, что после всех невзгод не только не дисциплинировался, но непозволительно расслабился. Как я мог оставить незапертой дверь?!
— Какая прелестная штучка. — Кессель взял брошь со стола и внимательно посмотрел на нее.
— Вы находите ее красивой?
— А разве может быть иначе? Какая филигранная работа. Какой занятный рисунок... Кстати, вы знаете, что он означает?
— Не знаю, — ответил я.
— Это знак борьбы Света и Тьмы. Во время моего обучения в Пражском университете был у меня увлеченный всеми тайными учениями старый уважаемый учитель. И он надежно вбил в мою голову премудрости, в которые я, впрочем, никогда особенно не верил. Он говорил, что подобные исключительные вещи обладают таинственной силой и бывают только у избранных. Он бы наверняка сказал, что этот уникальный рубин — камень силы. Он же — олицетворение нашей зависшей в пустоте планеты. А изумрудная змейка — символ власти над миром, она готова стиснуть землю в своих недружественных объятиях.
— Мне эта брошь досталась случайно.
— Если верить мистикам, такие вещи случайно никому не достаются. По словам Грубера, нет случая там, где действуют скрытые от нашего глаза силы и закономерности, стремления и возмущения.
— Этот ваш Грубер был несерьезным человеком?
— Это верно, несерьезным, — засмеялся Кессель. — Поэтому я не пошел по его стопам. Меня интересует природа, в ней одной отражен Божий промысел. Остальное же все — пустые выдумки или происки врага рода человеческого.
— А кто же те избранные, кому суждено владеть такой брошью? — неожиданно эта тема заинтересовала меня.
— Подобная брошь может достаться только Магистру.
— Кому? — Меня пробрал озноб, ведь именно так называл меня разбойник перед смертью.
— Магистру магии, обладателю черной силы.
— Святой Боже Иисус!..
Видимо, я побледнел, поскольку Кессель, с тревогой посмотрев на меня, поспешил успокоить.
— Слушайте, Фриц, я рассказываю все это, чтобы позабавить вас, а не для того, чтобы портить настроение и здоровье. Все это глупости... Кстати, я — не лекарь, но знаю рецепт от дурного настроения.
— И в чем он?
— Он очень прост, — Кессель достал из большой кожаной потертой сумки, с которой, должно быть, никогда не расставался, темную бутыль вина и с улыбкой поставил на стол.
— Это хорошее вино, герр Эрлих. Французы — люди пустые, необязательные, но я готов им простить все из-за того, что они делают божественный напиток...
Он подошел к полкам, на которых была расставлена посуда, взял две объемные металлические кружки, со стуком поставил на стол и разлил по ним красное вино.
— Прозит!
Я пригубил вино. Оно было густое, немножко терпкое и очень вкусное
Мы выпили... Потом еще. Так, за беседой, которая сама собой плавно текла под хорошее вино, при свете зажженных в серебряном подсвечнике трех свечей, мы освоили полностью эту бутылку... Как ни странно, опьянения я не почувствовал. Наоборот, голова стала ясной, мысли четче.
О чем мы говорили с Кесселем? О пустяках. О светской жизни в Европе. О тонкостях политики, которая по большому счету, касалась не нас, а королей.
— Я вас совсем заговорил, герр Эрлих, — внезапно спохватился Кессель. — Вам необходимо выспаться.
— Наверное, вы правы, — кивнул я, чувствуя, что мне не хочется спать. Но и после его слов я ощутил, что разговор меня утомил. Мне захотелось остаться одному.
— Я навещу вас завтра. — Он поднялся со скамьи и взял свою кожаную сумку, забросил на плечо.
— Я всегда рад вам, Кессель, — я ощущал растущую симпатию к этому человеку и был доволен, что у меня хороший сосед, с которым можно провести за добрым разговором длинный вечер.
— До завтра, дорогой друг.
— До завтра, герр Кессель. И спасибо...
После ухода гостя, я так и замер за столом, глядя на оплывавшие в подсвечнике свечи. Воск сгорал, таял, отекал вниз, нарастая на серебре подсвечника. В этой трансформации воска в свет и тепло было что- то фантастически притягательное. Вид горящих свеч вызывал в душе какое-то сладкое томление, которое постепенно начало переходить в дрожь, и неожиданно отозвалось тревогой. Сначала тревога была неопределенная, ни к чему конкретно не привязанная. Я попытался задвинуть ее подальше, понимая, что очарование этого вечера сейчас будет уничтожено. Но ничего не мог поделать с собой... Вслед за ветерком душевной тревоги у меня внутри повеял холодный ветер, который принесли с собой слышанные недавно слова
Магистр... Рубин — камень силы и символ нашей планеты... Змея, сжимающая мир... Сказки, обычные сказки. Но почему они запали в мою душу? Откуда эта тревога?
Я ощутил, как сердце заколотилось сильнее. Это уже никуда не годилось. Что со мной происходит?
Лучший способ борьбы с досадными, назойливыми, как местные огромные и жадные комары, чувствами — холодный разум, который скальпелем отсекает все ненужное.
В конце концов, что тревожит меня? Эта брошь — просто красивая вещица, которую нужно попытаться вернуть в ближайшее время хозяину дома. А насчет ее мистических свойств — Кессель, кажется, просто хотел поддержать разговор. К тому же он сам признался, что не верит в эту ерунду. И скорее курицы залетают, чем я, честный протестант с вполне здравым рассудком, поверю в эту чушь!
Но почему сердце бьется все сильнее? И почему я не могу сдержать ту волну, которая накатывает на меня?
— Брошь, брошь, — повторил я...
И на меня накатила горячая волна... Никогда раньше со мной не было ничего подобного. Я ощутил, что во мне просыпается что-то мощное, неизведанное, дремавшее долгие годы. И это что-то непоправимо влекло меня вперед. Куда? Если бы знать!
Свет свеч расплылся в моих глазах. Потом в глазах потемнело, как при обмороке, но в обморок я не падал. В сознании вдруг разом вспыхнули картинки, зазвучали обрывки мыслей, чьи-то чужие, далекие
