глубина его падения неизмерима.
— Что ты можешь сказать? Какие найдешь слова оправдания, способные хоть немного умалить вред, который ты причинил нашему делу? — пропыхтел Лагут, и темные пятна на его смуглой коже стали отчетливее.
— Я пришел сам, надеясь на ваш разум и справедливость, или я ошибаюсь? Разве это вы поймали меня? Вам бы никогда не найти Магистра Хаункаса! Это удавалось немногим, а те, кто сумел совершить подобное, теперь вряд ли могут поведать о своем успехе. Хочу уверить вас — имеющие уши да услышат, — все, что я делал, всегда было направлено на служение Делу! На служение трижды проклятому и трижды вознесенному Люциферу. На служение Ордену. Если бы Князь Тьмы взвесил дела мои на весах своих, бесстрастно и честно, то весы склонились бы в мою пользу.
Я перевел дыхание. А потом с новым напором продолжил:
— Где ваша мудрость, о, Мудрые? Вы готовы отправить в пекло Магистра Хаункаса, который так много сделал во имя Тьмы и готов сделать еще больше! Вы готовы бросить в бездну того, кого надлежало бы вознести к вершинам! Вы же знаете, как нужен Магистр Хаункас Ордену и как не хватало его все эти годы. Я призываю к вашему холодному разуму, ибо, идя по дороге чувств, вы удаляетесь от нашего Дела.
— Твой язык так же длинен, как список твоих негодных деяний, Хаункас. — Турок потер свои шершавые руки, звук был такой, будто трется пергамент, мотнул головой, словно бык. — И это лишний раз свидетельствует о том, что ты заслуживаешь самого сурового приговора. Я за смерть... За серую смерть. — Он ударил жезлом, который держал в руке, о рукоятку кресла.
Мурашки побежали по моему телу. Серая смерть. Что это такое, я не знал достоверно, но слышал, что это нечто настолько страшное, что колесование и варка в кипящем котле по сравнению с ней просто оздоровительные процедуры. Серая смерть не только приносит страдания истерзанному телу, но и не оставляет душу казненного в вечных путешествиях по миру загробному.
— Серая смерть, — кивнул Карвен, и его жезл тоже ударился о подлокотник.
— Хаункас, ты мне симпатичен, — улыбнулся во весь рот Долкмен, при этом весь его вид выражал доброжелательность и радушие. — Было бы просто неуважением к тебе избавить тебя от такого забавного приключения... Серая смерть!
Третий удар возвестил о том, что решение принято, и теперь мне даже не позволят покончить жизнь самоубийством — ведь это было бы равносильно бегству от настоящего наказания.
— Завтра, в ночь полнолуния, ты Магистр Хаункас, будешь подвергнут обряду серой смерти и уйдешь по серому кругу во искупление вины своей и в назидание каждому, в чьей душе прорастают зерна своеволия и предательства, — возвестил Карвен, речь его текла медленно, монотонно, и от этого сказанное им приобретало еще большую весомость. — Ты хочешь еще что-нибудь сказать? Говори. Но не уверен, что ты будешь услышан.
— Вы очень дурно поступаете со мной, — покачал я головой. — Я не заслужил серой смерти. Я хочу предложить нечто другое.
— У тебя есть предложение? О мой слух! — удивленно развел руками турок. — Не изменяет ли он мне? Верно ли я понимаю этот варварский европейский язык? У приговоренного к серой смерти есть предложение...
Он пыхтел как самовар, которых я немало насмотрелся в заснеженной России.
— Да. Подумав, я все-таки решил не оставлять службу Ордену, если только меня проведут через первые врата и нарекут Мудрым. Это было бы честно, поскольку, по принятым правилам, после кончины Судзбака Ленивого, который, признаю, отошел в мир иной не без моей помощи, я должен был занять его место. Сожалею, что мне тогда не довелось выразить свое согласие на это, так как срочные дела потребовали моего присутствия в других местах. Но сейчас я выражаю свое согласие здесь, перед магическим камнем.
— Он лишился ума, — участливо вздохнул итальянец и улыбнулся открытой улыбкой. — Хаункас оказался слаб и не вынес мысли о серой смерти.
— Уведите его! — резко махнул рукой турок, будто хотел ладонью срубить мою голову.
— Стойте! — громко и властно крикнул я, и это был голос Магистра Хаункаса, привыкшего повелевать людьми и обстоятельствами. Я выхватил из-за пазухи тщательно скрываемый до сего момента предмет. Это был Жезл Мудрых, сделанный из серебра, кости и бронзы. Жезл, столетия назад утраченный Орденом и возвращающийся лишь сейчас моими стараниями. — Посмотрите, какая красивая вещь. Вам очень недоставало ее, не правда ли? Так кто же из вас, братья, готов обречь на серую смерть держателя Жезла Зари?
Камень на конце Жезла величиной с большую медную монету сиял ровным сиреневым светом, и невозможно было рассмотреть, что у него внутри, зато легко понять, что он и магический камень Цинкург — одной природы. Монахи, бросившиеся ко мне по приказу турка, отшатнулись словно увидели привидение, Лицо итальянца удивленно вытянулось. Лагут, казалось, стал расплываться на своем стуле.
Карвен же, который не повел и бровью, кивнул слугам:
— Оставьте его.
— Ну вот, брат Карвен, ты начинаешь вести себя разумнее, — вежливо поклонился я аббату, приложив ладонь к груди. — Вы не любите меня, Мудрые, а за что? Я раньше не был знаком ни с кем из вас. Я не причинил вам никакого вреда, лишь очистил место от тех, кто гордо возвышался на этих креслах до вас. Я устал, мне хочется отдохнуть, поспать в чистой постели, насладиться хорошим ужином с добрым вином. А после мы вернемся к нашему непринужденному светскому разговору.
— Покормите его и дайте ему все, что он просит, — приказал Карвен монахам.
Я направился к выходу. Теперь я уже не был пленником, обреченным на мучительную смерть. Правда, не был еще и хозяином, но начало положено.
Я делал все, чтобы сдержать дрожь в руках, и потому сжал пальцы в кулаки. У меня все получилось! До последнего момента я не верил, что получится! Но получилось!
Грудь мою переполняли радость и гордость. Мне удалось сделать то, о чем я мечтал. И пусть это лишь первый шаг по опасной дороге, на которой поджидают ловушки, но я сделал его. И шаг этот приблизил меня к цели.
— А ты беспокоился за меня, брат, — остановившись у выхода из зала, я ласково потрепал по щеке моего охранника Вампу. — Ты был суров со мной. От твоих тычков у меня болят кости...
— Я... — Он задрожал, будто осенний лист под безжалостным ветром, растерянный, беспомощный, потом начал опускаться на колени.
— Нет, Вампа, ты опоздал. Теперь немало времени придется тебе провести в безрадостных мыслях о том, помню ли я о твоем поведении, суровый мой брат.
Я уже собирался шагнуть за порог, когда сзади донеслось яростное и возбужденное сипение — речь Лагута:
— Для того чтобы овладеть Жезлом Зари, нужны знания, которыми ты не владеешь, Магистр!
— О! разумеется, — я обернулся и насмешливо посмотрел на него. — Поэтому я отдам Жезл тебе и обреку себя на серую смерть...
Сипение турка перешло в шипение очковой змеи:
— Думаешь, что теперь ты в безопасности? Но ведь есть еще и Черный Образ, не забывай.
— Не забуду. Равно как не смогу забыть и то, что Черного Образа нет ни у тебя, ни у остальных Мудрых.
Эти слова произносил я с наигранным воодушевлением. Как мне хотелось, чтобы в моих словах была правда, а не бравада и тщетная надежда...
Предоставленные мне покои по роскоши вполне могли бы удовлетворить самые изысканные светские вкусы. Кровать с невесомой пуховой периной, удобная, созданная лучшими мастерами мебель из ценных пород дерева; тяжелые бархатные портьеры. То же самое относилось к яствам — дичь, паштеты, соусы. Повар знал свое дело, отсюда напрашивался вывод, что подобные излишества были скорее правилом, и те, кто жил в обители, и те, кто бывал здесь в гостях, не отличались воздержанием. Вряд ли подобный образ жизни слуг святой католической церкви был бы одобрен высокими духовными особами.
