ледяную, а горячую кровь и веселый нрав Что же касается меня, я всегда был за то, чтобы побаловаться крепким зельем.
— Близится ночь Черной Луны. Готов ли ты к ней, брат Хаункас? — произнес едва слышно аббат.
— А почему нет, Карвен?
— Как и тогда, пред лицом Торка, мне хочется знать лишь одно.
— Что же?
— Кто ты есть на самом деле? — он уперся своими холодными, немигающими глазами мне в глаза.
У меня все оборвалось внутри. Худшее, что я ожидал, кажется, пришло. Гонец? Неужели он? Конечно, он все-таки вспомнил меня. Россия, Франция, Египет? Или Индия — где же нам довелось встретиться с ним? Не помню. А раз так, значит, не знаю, откуда мне ждать удара, как предотвратить его. Если Мудрые узнают, что я не тот, за кого себя выдаю, то... Может, в вине яд? Жезл? Но они же дали понять, что готовы заплатить смертью за смерть. Они не выпустят меня живым. Яд... У вина какой-то странный привкус, и как я сразу не заметил этого. И как я не насторожился — с чего это Карвену поить меня вином? Не из радушия же. Вот и голова начинает кружиться. Нет, пока не начинает, но все равно как-то не по себе...
«Стой! — оборвал я себя. — Ты все придумываешь сам, пытаешься убедить себя в реальности своего страха. Если и был яд, то что же — это всего лишь легкая смерть. Это просто подарок, милосердного аббата Карвена, ибо легкая смерть — редкость в этих стенах...»
— Твои тревоги вряд ли уместны, — усмехнулся я, не отводя взор. — В конце концов, это может наскучить. Постоянное недоверие так же утомительно и неинтересно, а, скорее, просто глупо, как и излишняя доверчивость.
— Доверчивость? Ох, Магистр, смысл этого слова незнаком мне. Лишь когда ты войдешь в Первые Врата, когда Камень примет или не приме! тебя, когда станет известно твое истинное имя, — мои сомнения окончательно рассеются. И это будет мигом моей великой радости или глубокого разочарования.
Уф, кажется, грозовая туча миновала! Может, гонец вовсе и не узнал меня. Мало ли какое выражение бывает на лице человека, стоящего перед Мудрыми. У меня видно расшатаны нервы. А, кроме того, много ли можно прочесть по лицу аббата и будут ли эти выводы верны? Карвен позвал меня просто для того, чтобы своими подозрениями держать в неослабном напряжении и ждать, пока я сорвусь или сделаю не правильный шаг.
— Час Люцифера, — произнес аббат. — Что ты знаешь о нем?
— Далеко не все. Но достаточно, чтобы оценить его величие.
— Это час, когда астральные силы и течения, невидимые связи, неощутимые пересечения судьбоносных нитей наиболее благоприятны для того, чтобы пришел долгожданный миг, и воцарилась Тьма. В наших силах приблизить его наступление. Возможность, как бы велика она ни была, всего лишь возможность, и то, что происходит в высшем мире, надлежит воплотить в ткань дел и явлений здесь, в мире материальном. При этом события, которые приведут к торжеству Люцифера, в глазах непосвященного могут показаться не слишком значительными — умер человек не слишком высокого звания и ранга, не вернулся из странствий корабль, началась небольшая, неважная и ненужная война. Но эти события, подобно камню в горах, запускают такую лавину причин и следствий, которая скажется не только на человеческом обществе, но и на самой природе. И если судьба улыбнется нам, Ось мира будет перевернута. И вся Земля, вся эта жалкая, несущаяся в бесконечной бездне планета будет у наших ног. Ибо он, Великий и Мудрый Властелин Тьмы, снизойдет до того, чтобы прийти в этот недостойный его мир и переустроить его по верным законам своим. Он придет в сиянии вечного пламени, озаренный мудростью, увенчанный сотканной из мертвого света короной несокрушимости. И не будет пред ним преград. Не останется ничего, что сможет помешать ему.
О, что же мне приходится выслушивать! Я знал это и раньше. Знал, что такое час Темного божества, который уже близок. И, главное, знал, что пока еще можно предотвратить его наступление, если удастся исполнить все, что задумано Адептом.
Речь Карвена, а точнее то, каким тоном она была произнесена, неприятно покоробила меня. Я задумался над тем, как же произойдет воцарение Тьмы, какой порядок установится. От видения всеобщего разрушения и изменения основ мне стало зябко... И вместе с тем в этой картине крушения мира было что-то величественное и красивое, что-то притягательное.
— Но сможет ли Орден в Проявленном мире справиться с той задачей, которая стоит перед ним? — спросил я,
— Ты имеешь дерзость усомниться в возможностях Ордена, Хаункас? Ты же видел гонца. Все готово для нанесения удара. В назначенный срок Острие Иглы войдет в сердце Дуги, и тогда...
— Все так, брат Карвен. Но, как один из Мудрых, ты должен понимать, что в такой миг особенно важны единство и взаимная помощь в самом Ордене Тьмы, а не вражда и недоверие. О себе говорить как- то не принято, но какое отношение виду к Магистру Хаункасу, чья польза для дела очевидна? Недоверие. Мне не веришь даже ты, благочестие и преданность которого делам Тьмы известны всем. Ну а Лагут? Его ненависть ко мне вообще за гранью рассудка и уж, конечно, никак не способствует процветанию общего дела... Но хватит о Хаункасе, не весь свет сошелся на нем. Но семя вражды прорастает и между самими Мудрыми. Что-то происходит, брат Карвен. Я чую запах крови. Кто убил чернокнижника из свиты Лагута? Не первое ли это предупреждение? В этих стенах все пронизано страхом. Тем мерзким страхом, который возникает от коварства и недоверия...
— Отрадно, что твои мысли проникнуты тревогой о благе Ордена, Хаункас, но боюсь, ты излишне мнителен и подозрителен. Может быть, и не все у нас гладко, но не преувеличивай.
— Я преувеличиваю? Ну...
Я решил уже было забросить удочку. Взять да и передать весь разговор с итальянцем, показать, на что способны ради власти Мудрые. И у меня имелось доказательство — яд. Взять-то его я нигде не мог, поскольку по прибытии в монастырь меня тщательно осмотрели. Оставили только Жезл, поскольку он по своей природе не мог внушить никаких опасений, обладая магическим свойством отводить чужие глаза от себя и своего хозяина. Если бы аббат поверил мне, он разделался бы с итальянцем, а это было бы совсем не плохо. Ну а если даже не разделается, то в нем все равно будет тлеть озлобление против Долкмена, которое в нужный момент можно будет направить в выгодную для меня сторону. Когда я уже открыл рот, чтобы выложить все, меня что-то остановило. Будто в голове моей прозвучал чей-то голос: «Молчи!»
— Что ты еще хотел сказать, Хаункас?
— Все, что я хотел, сказано. Все, что нужно будет сделать, будет сделано. Поддержи меня, брат, и не пожалеешь ни ты, — я усмехнулся с долей наглого превосходства, — ни Люцифер, который, чувствую, избрал меня своим орудием.
Я отхлебнул из кубка Глупости, не было в вине никакого постороннего привкуса. Прекрасен был этот напиток, крепок и приятно туманил голову. Тепло побежало по моим жилам, на душе стало легко. Сегодня я опять избежал смерти. Гонец вроде не опасен. Да, мне везет. До ночи Черной Луны еще восемь дней. Хватит ли моего везения на это время? Да и везение ли то, что происходит со мной? Иногда мне казалось, что кто-то охраняет меня. Кто? Уж не загадочная ли третья сила, о которой все уши прожужжал аббат.
— Карвен, — начал я, но аббат приподнял руку, жестом повелевая мне молчать. Он будто весь превратился в слух...
Мне тоже показалось, что откуда-то из-за стены доносится едва слышный шум. Карвен сделал знак пальцами — горбун бесшумно скользнул к стене, в которой была большая ниша, и исчез там. Затем донесся стук, и вслед за этим возвратился немой... Он был напуган, мычал и тыкал пальцем в стену.
— Пошли, Магистр — Аббат взял подсвечник.
За нишей были какие-то закутки, скрытая система ходов. Пламя свечи металось на сквозняке Слабый свет выхватил из темноты какой-то бесформенный мешок на полу. Я присмотрелся. Великий Боже. Это было тело с неестественно вывернутой головой
Горбун дрожал и нервно жестикулировал. Карвен перевернул тело на спину. Лицо убитого искривила гримаса ужаса. Я узнал его. Это был гонец.
— Твоя работа, Робгур?
