Станюкович Константин Михайлович
'Берег' и море
Константин Михайлович Станюкович
'Берег' и море
I
Скверное осеннее утро. В большом, внушительном, строгого стиля кабинете роскошной казенной квартиры адмирала Берендеева медленно и строго пробило одиннадцать.
В эту минуту осторожно, словно бы не смея нарушить торжественной тишины кабинета, вошел пожилой черноволосый лакей, с широким смышленым лицом, обрамленным заседевшими бакенбардами, опрятный и довольно представительный в своем черном сюртуке с солдатским Георгием.
Неслышно ступая большими цепкими ногами в мягких козловых башмаках, он приблизился к огромному письменному столу посреди комнаты, за которым сидел, погруженный в чтение какой-то бумаги, с длинным карандашом в маленькой, костлявой и морщинистой руке, низенький, сухощавый, совсем седой старик, с коротко остриженною головой и маленькою бородкой клинышком.
Он был в расстегнутом форменном сюртуке и в белом жилете. Белоснежный, тугой стоячий воротничок сорочки подпирал шею и горло в морщинах. Морщины изрезывали и длинноватое, гладко выбритое, отливавшее желтизною лицо с длинным прямым носом, напоминающим трудолюбивого дятла.
Утонувший в высоком, глубоком кресле, старый адмирал казался совсем маленьким.
Камердинер адмирала Никита, бывший матрос, выждал несколько секунд, взглядывая на адмирала и словно бы определяя степень серьезности его настроения.
Адмирал не поднимал головы и, казалось, не замечал своего камердинера.
Тогда, слегка вытянувшись, по старой привычке, Никита решительно и довольно громко произнес:
- Осмелюсь доложить...
- Дурак! - раздражительно оборвал старый адмирал, приказавший раз навсегда не беспокоить его по утрам, когда он занимается, добросовестно прочитывая доклады и добросовестно подучивая учебник механики, чтобы потом не обнаружить своего незнания на подчиненных людях.
- Дама желает видеть ваше высокопревосходительство.
Адмирал взволновался.
- Дама? Зачем дама? Какая дама?
- Супруга капитана второго ранга Артемьева. Молодая и брюнетистая по личности, ваше высокопревосходительство.
С этими словами Никита положил на письменный стол визитную карточку.
Адмирал, прежний лихой 'морской волк', неустрашимый, простой и доступный, недаром после долгой службы на берегу изменился.
Если бы посетительница была с громкой фамилией или супруга человека с серьезным служебным положением, он хоть и выругал бы про себя даму, оторвавшую его от работы, но, разумеется, приказал бы немедленно просить.
'А то к нему, высокопоставленному лицу, работающему до одурения, лезет на квартиру какая-то Артемьева, жена капитана второго ранга... Да еще, дура, передает свою карточку... Очень нужно ему знать, что ее зовут Софьей Николаевной!'
Обозленный и дамой, и Никитой, и сегодняшним предстоящим заседанием, где ему придется говорить, защищая свой доклад, адмирал швырнул карточку и проговорил своим скрипучим старческим голосом, звучавшим гневною раздражительностью:
- Скотина! Как ты смел пустить просительницу? Разве не знаешь, что просителей на дому не принимаю. Что курьер смотрел? Где он?
- Услан ее высокопревосходительством.
- Куда?
- В театр и к портнихе.
Адмирал сердито крякнул и сказал:
- Скажи просительнице, что может явиться в министерство... Прием от часа до двух... Понял?
'Ты-то стал меньше понимать на сухой пути!' - подумал Никита, служивший при Берендееве много лет: сперва - капитанским вестовым, а после отставки камердинером на берегу.
И, вместо того, чтобы 'исчезнуть', как исчезал, бывало, из каюты при первом же окрике своего капитана, Никита доложил:
- Я уже все обсказал даме, ваше высокопревосходительство.
- Что ж она?
- Не уходит!
- Как не уходит? - изумленно спросил адмирал, казалось, не понимавший такого неповиновения жены моряка.
- 'Я, говорит, не могу уйти. Мне, мол, по экстре на пять минут поговорить, вот и всего!' Этто сказала во всем своем хладнокровии и шмыг в залу.
- Экая нахалка!.. А ты болван!.. Иди и скажи ей, что я не могу принять. Пусть убирается к черту!
- Есть!
Никита вышел и через минуту вернулся.
- Ушла? - нетерпеливо спросил адмирал.
- Никак нет, ваше высокопревосходительство! Несогласна! - казалось, довольный, сказал Никита.
- Как она смеет? На каком основании?.. - подчеркнул адмирал: 'на каком основании' - особенно любимые им слова с тех пор, как из отличного строевого моряка сделался неожиданно для себя государственным человеком.
- На том основании, что 'буду, говорит, ждать адмирала. Он, мол, не бессердечный человек, чтобы не найти пяти минут для женщины'. Известно, по бабьему своему рассудку, не может войти в понятие насчет спешки при вашей должности! - прибавил Никита с едва уловимою ироническою ноткой в его голосе.
- Это черт знает что такое!.. - бешено крикнул адмирал, поднимаясь с кресла.
И он заходил по кабинету, придумывая и, казалось, не придумавши, как отделаться от этой дамы.
- Какая наглость!.. Наглость какая! - повторил адмирал, похрустывая пальцами.
Адмирал уже представлял себе просительницу дерзкою психопаткой, а то и курсисткой, с которой, чего доброго, нарвешься на скандал и еще попадешь в газеты. Нечего сказать, приятно!
И какое может быть у нее экстренное дело к нему?
Взволнованный адмирал придумывал причины, одна другой несовместимее. Одна из них казалась ему вероятнее. 'Верно, прилетела жаловаться на мужа, что прибил ее. И поделом такой женщине! Верно, и распутная. Иди с жалобой к экипажному командиру, а то лезет в квартиру... И не уходит... Курьера нет... Никишка... рохля!'
'Наглая баба!' - мысленно поносил старик просительницу.
И этот властный старик, который позволяет грубости и не про себя с подчиненными, избалованный их страхом дисциплины и раболепством, теперь чувствует бессилие, и перед кем? Перед какою-то бабой!..
Точно потерявший ум и засушивший на старости лет сердце, он злобствует на просительницу, трусит ее и, растерянный, не знает, на что решиться.
Решительный и сообразительный в море, он прежде знал, что делать при всяких обстоятельствах на командуемых им судах.
А теперь?..
Так прошла минута.
Отступив к двери, Никита взглядывал на беснующегося адмирала и мысленно порицал его.
'Не обезумей из-за своего звания, очень просто решил бы ты в секунд плевое дело, по рассудку и совести. На том свете уж ему паек идет, а он куражится над подчиненными людьми...'
Сочувствующий просительнице, пообещавший ей попытаться насчет приема адмиралом, он осторожно проговорил:
- Дозвольте доложить, ваше высокопревосходительство?
- Ну... Что еще?
- Просительница не осмелится зря докучать вашему высокопревосходительству.
- Почему?
- Она вовсе не озорного вида.
