— Смотри!
От дьявольского прикосновения большого лазера лачуга мгновенно вспыхнула как костер. Ее объяло трескучее пламя, которое взметнулось выше головы «Дайши» и опало, когда на халупу обрушился шквал пуль, выпущенных из скорострельной пушки. Из двери с воплем выскочила женщина. Ее волосы и платье пожирал огонь. Пехотинец воспользовался лазером, луч которого заставил замолчать ее навеки.
Почуяв едкий запах паленых волос и мяса, Мотошика вырвался из рук Шина и ринулся в угол. Шин не удостоил его вниманием, следя за «Дайши», который шагнул вперед. Языки пламени лизали ровную поверхность его металлических стоп. Пехотинец снова повторил ультиматум, обращенный к жителям:
— Жители района Урамачи! Мы обнаружили следы преступника, которые привели нас сюда. Он совершил самое разрушительное и необдуманное преступление, подложив бомбу в то место, где находился гражданский и военный персонал. Взрыв привел к многочисленным жертвам среди наших и ваших людей. Этому будет положен конец. — Солдат указал на другую лачугу.
— Если преступник не сдастся нам, то через две минуты все обитатели этого дома умрут. Шин помрачнел.
— Тот же ультиматум, Мотошика. Ты возьмешь на себя ответственность за свой поступок или пусть гибнут невиновные?
Явно взволнованный, Мотошика неуверенно обернулся через плечо на Йодаму.
— Никто, кроме меня, не осмелился нанести по ним такой удар. Старейший разрешил делать вылазки за оружием и боеприпасами, но мы ни разу не ударили по ним. И пока он заставляет нас воровать, они обращают в рабство наших людей. Если я единственный, у кого хватило истинной храбрости, я не отдам себя в жертву, потому что никто больше на деле не способен драться с этими захватчиками!
Шин едва сдержал ярость, которую вызвали эти слова.
— Не велика храбрость подбросить бомбу и убить невинных вместе с виновными? Ты обычный убийца, и не более того! Где твоя хваленая храбрость, если ты скрываешься здесь, как побитая собака? Мало быть храбрым. Твои деяния должны быть разумными и достойными. Ты как ребенок безрассудно бросился в драку, а теперь ждешь, что другие ответят за твои ошибки.
Яркая вспышка желтого света с улицы сверкнула в глазах Шина, и в тот же миг он понял, что произойдет. Он нагнулся и вцепился в воротник кожаной куртки Мотошики.
— Это, по-твоему, храбрость. Смотри и запоминай.
Буддистский монах в шафрановой мантии со стриженной наголо головой брел по мощенной булыжником улице навстречу Дымчатым Ягуарам. Он поднес сжатые ладони к подбородку и поклонился стоявшему впереди пехотинцу.
— Извините меня за то, что не вышел раньше. Я искал спасения от судьбы. Эту бомбу подложил я. Не надо больше никого наказывать.
Без колебаний и пощады пехотинец развернул жерло своего лазера и нажал на спусковой крючок. Лучи прошили тело монаха снизу вверх и отбросили его. Перевернувшись несколько раз, он наконец замер. Вместо его лица зияла черная воронка.
Дымчатые Ягуары повернулись и пошли, будто не произошло ничего необычного. Шин отпустил Мотошику. От неожиданности тот упал, ударившись о створку окна, и отполз по полу к лестнице.
— Будь моя воля, Мотошика, я бы пристрелил тебя. Но я не намерен подвергать сомнению авторитет Старейшего. Я пойду к нему, и пусть он решает. Если ты тот, за кого себя выдаешь, следуй за мной.
Старейший вершил свой суд в пыльном и сумрачном подвале, расположенном глубоко под улицами Эдо. Несмотря на маленький рост и худобу, он все еще обладал большой силой. Без тени пощады он пристально смотрел на преклонившего колени Мотошику. Затем поднял глаза ровно на столько, чтобы все присутствующие видели его недовольство. Шин ощутил гнев Старейшего, хотя располагался в стороне от него. В помещении царило замешательство и стыд, исходившие от других бойцов якудзы.
— Итак, Мотошика Асуши, — молвил Старейший, — ты полагаешь, что знаешь лучше всех, как нам воевать с Дымчатыми Ягуарами? Ты прозрел и стал не по возрасту мудрым? Ты постиг мои замыслы и уверовал, что владеешь лучшей стратегией? Ты решил, что я — выживший из ума старик, который ничего не знает? И это подтолкнуло тебя заложить бомбу, от которой погибло наших людей больше, чем врагов. А расплатился за твой поступок монах, который ни в чем не виноват. Не потерял ли ты честь, коли твой рассудок в порядке?
Из рукава черного шелкового кимоно Старейший вынул кинжал и бросил коленопреклоненному громиле.
— Воспользуйся этим.
Мотошика поднял глаза. Его лицо исказила гримаса ужаса.
— Хара-кири?
Старейший с презрением покачал головой.
— Если бы я желал выпустить тебе кишки, я бы затупил кинжал о камни и дал тебе. Нет. Докажи мне, что ты раскаиваешься.
Мотошика взял кинжал в правую руку. Все пальцы левой руки были сжаты в кулак, кроме мизинца. Упершись этой рукой в каменный пол, он прикоснулся острым как бритва лезвием к верхней фаланге. Но прежде чем продолжить, поднял глаза.
Глаза Старейшего сузились.
— Из-за тебя погибли невиновные люди.
Мотошика сдвинул кинжал вниз ко второй фаланге. Не опуская головы, он отрезал кусок своей плоти. Повернул кулак, отрывая отрезанную часть пальца. Шин почувствовал, будто его ударили в живот, а другие новобранцы, ставшие членами якудзы во время войны, отшатнулись. Но Мотошика не произнес ни звука. Он крепко прижал к груди искалеченную руку, протянул отрезанные фаланги и окровавленный кинжал Старейшему:
