ваших анализов будут приемлемыми.
– Но как долго я должна лечиться?
– Мы проконсультируемся со специалистами, – доктор был истинный профессионал и даже за очень большие деньги, которые ему платили за операцию, не желал своим капризным психически- неуровновешанным клиентам, помешанным на пластике, вреда. – Это займет какое-то время, зато мы избежим возможных осложнений.
Покинув приемную, раздосадованная Алена Леонидовна тут же полезла в сумку за сигаретой и зажигалкой. В Институте по части курения законы были либеральны – здесь вообще считали, что с некоторыми, пусть и вредными маниями клиентов не стоит даже и бороться – пустая трата времени и взамен никакой благодарности.
ГЛАВА 27.
КОЛЛЕКЦИЯ ЛЮБОВНИКОВ
Сломанные ребра друга Вадика и плачущая Катя – для Сергея Мещерского в выходной день это было чересчур драматично. Никто не подозревал, что самый больной в мире вдруг резко восстанет с дивана и отправится наперекор здравому смыслу и собственному здоровью исполнять свой профессиональный долг путем возращения работодателю Долгушину «Форда», беспечно брошенного на стоянке у гостиницы «Россия».
Но, взирая с жалостью на бледное от боли, однако исполненное решимости и упрямства лицо друга Вадика, Мещерский лишь украдкой вздыхал и помалкивал в тряпочку. Он видел друга Вадика насквозь и понимал с чего это тот вдруг так резко начал демонстрировать характер. Ларчик открывался просто: Катя всего только один день подежурила у ложа болезни, а на другой недвусмысленно дала понять, что ей надо работать. До вечера она торчала на том самом проклятом теплоходе, да еще с Никитой Колосовым… Хороший парень Никита, но вот беда – с другом Вадиком у них полнейшая заочная, «заглазная» несовместимость. А в результате – такое же «заглазное» соперничество. И вот уже друг Вадик, закипев душой как чайник, дает понять Кате, что он в ее опеке не нуждается и уже вроде как вполне здоров. Даже может ехать на этот теплоход – прибежище убийцы. «Неужто и правда там, на «Крейсере» – убийца?» – думал Мещерский. Он испытывал какую-то странную растерянность. Была б его воля – он вообще бы от всего этого устранился, но… Он был верным другом. А потом, как истый оптимист, он верил – тучи рассеются, все подозрения выясняться, кумиры останутся кумирами, поэты – поэтами, просто хорошие люди – просто хорошими людьми, а убийцу в конце концов найдут – где-нибудь там, далеко и, конечно же, не среди тех, о ком он столько думал все эти последние дни.
– Заберем тачку и туда, – командовал Кравченко. Они ехали на машине Мещерского. Самому Кравченко было трудно держать руль. – Я в «Рождественское» шефа своего возил, дорогу помню. А там по берегу поедем, найдем это корыто плавучие и… Ну, в общем, потолкуем там с ними.
Мещерский со всем соглашался: да, да, о йес! А что еще оставалось делать? В душе он жгуче завидовал другу Вадику: Катя плакала сегодня из-за него. Плакала! Эх, если бы вот так кто-то переживал за него, Мещерского, он бы…Он бы умер, наверное, от счастья. А потом воскрес и совершил бы великий подвиг. Эй, где у вас тут убийцы-маньяки, подать их сюда, мерзавцев! Я из них суки-яки, японский городовой, сделаю! Он косился на Кравченко – черт, а у него тоже такое зверское выражение в глазах, словно и он грезит о чем-то подобном.
– Ну и рожа у тебя, – не удержался он. – Ты это… того, брат. Ты там, пожалуйста, не очень.
– Чего не очень? – буркнул Кравченко мрачно.
«Форд» со стоянки они забрали. Перебазировались в него. Рулил снова Мещерский. До «Рождественского» худо-бедно домчались, а вот далее на сельских кривых дорогах заплутали. Заправились на бензоколонке, отловили каких-то местных, непуганых – где у вас тут причал? И наконец после скитаний вслепую выехали на шоссе к водохранилищу. С высокого берега открывался потрясающий вид. Кругом, куда ни кинь взгляд, была вода, вода, окаймленная багряно-желтой каймой лесов. Кричали чайки. Внизу у причала стоял знакомый теплоход. Каким же он казался маленьким и невзрачным на этом просторе!
Спустились, остановились, посигналили. Никто не отреагировал на приветствие – палубы пусты. Трап, правда, опущен. Поднялись по трапу и уже на борту столкнулись с Санычем. Отдуваясь, он волок «башенку» картонных коробок с пивом.
– Здорово, а где все? – спросил Кравченко. – Я вашу машину назад пригнал. Где Виктор Палыч? Где капитан ваш?
– Аристарх в сауну отчалил – суббота же. Он каждую субботу любит париться, где бы мы ни стояли, бани находит, – ответил Саныч. – Виктора тоже нет, но он скоро подъедет. Ты… тебя ведь Вадим зовут? Ты подожди его. А ты что же, из больницы дера дал? Жданович говорил, что ты в Склифосовского с переломом.
– Сросся перелом, – Кравченко держался прямо, словно аршин проглотил – сгибаться ему было больно. – Кстати, а сам-то Алексей Макарыч где? Мне с ним поговорить надо, а у него телефон молчит.
– Да здесь он. Эх ты, охрана – босса потерял. Здесь он, явился не запылился. Вчера поздно вечером. Сына своего домой назад отвез и… – Саныч покачал головой, – В общем, он нервы успокаивает. Ты уж к нему сейчас не лезь. Виктора дождись. И это… что хотел спросить, – он вдруг запнулся. – А тебя уже милиция допрашивала?
– Насчет убийства Бокова? – Кравченко показывал, что он осведомлен и открыт. – Угу, звонил какой-то хмырь, мент.
– Они вчера тут у нас были. Целый десант, – сообщил Саныч. В тоне его сквозило презрение. – Такой хай подняли. А ты тоже хорош – Витька так на тебя рассчитывал, а ты теперь Ждановича даже отмазать по-человечески не сможешь.
– А чего мне его отмазывать? Ты что же считаешь, это он Бокова прихлопнул? – спросил Кравченко.
Саныч крепче обнял «башенку» пивных коробок.
– Ничего я не думаю. Больной ты, что ли – к словам цепляешься? Лучше помоги донести до холодильника.
– Сам донесешь. Мышцы тренируй, а мне тяжести пока поднимать доктор запретил. Где это вы так отоварились?
