Кравченко подмигнул Шипову. – Так, что ли, учил великий и ужасный дуче?
Они встретились взглядами. Шипов расстегнул ремень, вытащил его из джинсов, намотал на руку – тяжелая пряжка упокоилась в его ладони.
– Не надо смеяться, – сказал он холодно. – Так говорил тот, кто хотел стать БОГОМ. Кому как, а мне такой девиз очень даже по душе.
Глава 21
Операция «ы», или день как жизнь
Если бы тот, кто не терпит лжи и читает по нашим сердцам как по открытой книге, спросил, чем обернулся для Вадима Андреевича Кравченко самый длинный день его жизни, то услышал бы ответ: «Господи, ты и так это знаешь – чувством утраты, от которой, однако, не стало больно душе. Наоборот, даже легкость какая-то в этой бессмертной субстанции вдруг появилась, словно отняли у меня не что-то важное, без которого и жить-то теперь никак невозможно, – чувство защищенности, уверенности в необходимости и правильности поступков тех, на кого я возлагал свои самые светлые надежды, а некий незначительный ПУСТЯЧОК – мечту, фантом, глупость. Словно вырвали с корнем, с мясом у меня, господи, самый мой последний молочный зуб – фантом детства. И вот теперь на его месте – пустота, черная дырка, сочащаяся сарказмом и запоздалой жалостью о том, что все так глупо и бездарно получилось».
Когда Сидоров вез их на Октябрьскую улицу, городок еще только просыпался. Однако и в этой дремотной нирване уже ощущалось то будущее брожение, та лихорадочная бессмысленность, тот властный хаос происходящего, осознание которого, быть может, впервые в жизни весьма остро ранило даже такого
Даже дорожные впечатления сменяли себя на этой бешеной скорости как-то по-особенному нелепо и бессвязно: автобусная остановка, покосившаяся, ржавая, кое-как прикрытая шифером, два старика бредут по обочине дороги, один – с костылем, в бесформенной кепке волочит сумку на колесиках – пустые бутылки звякают на ухабах. Другой – сморщенный, лысый, в кургузом пиджаке с приколотой орденской планкой, истово крестится на купола видневшейся среди деревьев городской церкви. Все это возникло из утреннего тумана, пронеслось мимо и исчезло, а появилось: парень в тренировочном – бегун на длинные дистанции, пересекающий горбатый мостик, перекинутый через канаву, женщина с облезлой дворнягой на поводке, старуха в рваном халате, выползшая с грязным помойным ведром к мусорным бакам…
«Жигули» тихо и плавно остановились. Сидоров, выскакивая, даже дверью не хлопнул – прикрыл аккуратненько.
Слева, при въезде во двор дома, маячил забрызганный «уазик», а рядом с ним ржавая иномарка – древний «Форд», из тех, что бегал по дорогам Нового Света в баснословные времена Элвиса Пресли и безобразий «Уотергейта».
– Принесло уже, – прошипел Сидоров, сверля «Форд» ненавистным взглядом.
– Кого? – не понял Кравченко.
– Есть тут один придурок.
–
– Всей и учебы, что в вашей Москве академию кончил. Его к нам замом по работе с личным составом спустили. Ну с последующей перспективой, естественно. А наши тоже не идиоты, видали таких академиков знаешь где? Ну и пока в розыск пихнули вторым замом по СКМ – не все в научных сферах витать, пусть и «на земле» в дерьме покопается, а он…
– Шура, это не твои коллеги там? – прервал эту неуместную малопонятную тираду Кравченко, – вон, кажется, местный жэк.
На ступеньках жэка их поджидали двое сотрудников милиции хотя и в штатском, но узнаваемые с первого взгляда.
– В третьем подъезде вроде никого, – сообщил один, здороваясь со всеми за руку (Кравченко и Шипов тоже удостоились чести, что весьма пришлось им по душе). – На чердаке – замок. Правда, в трех квартирах вообще глухо, несмотря на такую рань. То ли хозяева на даче, то ли… Горохов за техником-смотрителем ушел, сейчас по домовой книге проверим, кто там отсутствует.
Кравченко оглядел двор: палые листья на асфальте, вон хромой кабысдох проскакал на трех лапах, марли в форточках открытых колышутся от ветра. И тишина. Из соседнего подъезда выполз тучный мужчина с кейсом и, переваливаясь, зашагал к скучающей под желтой липой «девятке» – жильцы начали трудовой день.
А следом из того же подъезда выскочил и покатился (другим словом это быстрое и верткое перемещение в пространстве и назвать-то нельзя) круглый коротышка в строжайшем сером костюме, павлиньем галстуке и мафиознейших черных очках. При виде его лицо Сидорова перекосила ядовитая гримаса.
– Салют начальству, – процедил он.
– Вызывайте подкрепление, и пусть ГАИ сюда подгонит пару машин. – Коротыш, проигнорировав приветствие, обратился к коллеге в штатском. – Думаю, есть прямой смысл начать отработку всего жилого сектора одновременно. Возьмем все подъезды и… А почему здесь посторонние? – он ткнул в сторону Кравченко пухлыми пальчиками.
– Это мои понятые, – Сидоров встал грудью на защиту. – И вообще, рано ты здесь распоряжаться начал.
– П-а-апрашу не пререкаться! – Коротыш сдвинул черные стеклышки на самый кончик курносого носа. – Вся эта операция поручена мне, и я теперь отвечаю за…
– Он мой, ясно тебе? – Сидоров понизил голос до мелодраматического шепота.
И они тут же уставились друг на друга, как два кота перед дракой.
– Почему здесь до сих пор посторонние? Вы жильцы дома? Ваши документы. – Коротыш двинулся в атаку первым. – Если не жильцы, па-а-прашу покинуть…
– Ребята, стойте и не дергайтесь, – веско парировал Сидоров.
