Начало беседы никудышное. Колосов вздохнул.
— Тебе сколько?
— В-восемнадцать. — Мальчишка — не такой уж он оказался и юнец — плотнее вжался лицом в пыльный мех.
— А я с пятнадцати один остался. Мать с отцом в катастрофе погибли. Ехали на машине с курорта из Гагры и на горной дороге... Меня дед вырастил.
— Мой д-дед ум-мер...
— Я слышал, — Колосов снова вздохнул. — И видел. По телевизору. Деда твоего вся страна знала. Я фильмы его еще в школе в «Повторном» смотрел. Тебя не Кириллом зовут, не в честь его, нет?
— Ив-ваном, — на Колосова глянуло распухшее от слез лицо. — Вы кто?
Никита снова, в который уж раз, представился.
— Убийств? — Парень приподнялся на локтях. — Почему убийств?
— Работа такая. Хреновая. — Колосов протянул кассету. — Держи. Целая вроде.
— К черту! — Иван снова уткнулся в мех. — Оставьте меня.
— Чья это бритва была, Иван? — спросил Никита, словно и не слыша последней его фразы. — Отца? Твоих братьев?
Дяди?
— Б-барахло... Навезли б-барахла, — мальчишка заикался от рыданий.
— Так чья же все-таки?
— Ничья. Валялась в ванной. Б-барахло проклятое...
— А кто чаще всех ею пользовался?
— Димка. Он вечно свою морду полирует.
— А ты брал ее в руки?
— У меня своя есть.
— Ты чем вообще занимаешься? Учишься где-нибудь? — Колосов задавал вопросы словно в «дартс» играл: стрелочка туда, стрелочка сюда. До яблочка далеко еще, однако к цели помаленьку продвигаемся. Истерика у парня вроде заканчивается, надо этим пользоваться.
— Я.., у нас студия музыкальная.., звукозаписи.
— Ты рокер, что ли, или как это там у вас зовется?
— Я имиджмейкер.
— Надо же. Здорово. И чей же имидж ты создаешь?
— Нашей группы. «Амнезия сердца», слыш-шали? — Парень снова приподнялся на локтях. Прядь темных, умащенных гелем волос упала ему на лоб, и он убрал ее плавным изящным жестом. Колосов прищурился. Этот жест у мальчишки явно отрепетирован. Очень характерный жест.
— Не слышал я «Амнезию». И хорошую музыку играете?
— В стиле Питера Андрэ. «Магнетический балбес с сексуальным взглядом». Наш новый хит, пародия, придуряемся мы так... Мало кто слышал нас пока. Все только Лагутенко до небес возносят. Вот выпустим первый компакт, тогда уж. Засилье всякой сволочи провинциальной — не пробиться. — Иван сомкнул ноги калачиком, сел. — Локтями пихаться надо. Бабок требуется вагон и маленькая тележка. Попса все заполонила, урла проклятая... Мы с техно хотели контачить...
Потом Паук... Паука знаете?
— Троицкого, что ли? — Колосов пожал плечами.
— Нет, не его... Другого, фамилию забыл... Сказал, в общем, без крутых бабок, без финансирования и не мечтайте...
Или без «крыши». Надо к Гребню... А лучше, сказал, пусть отец Страшному Папику звякнет — они корешатся с ним, и тогда... А отец теперь...
— Твой отец умер, Иван. Причина вроде бы неисправный электроприбор, — Колосов прервал поток этого полусвязного тусовочного жаргона, прикидывая в уме, кого мальчишка имел в виду под «Гребнем» — Гребенщикова? А под «Страшным Папиком» не Кобзона ли? — Расскажи мне по порядку, как было дело. Очень тебя прошу.
Иван, заикаясь и путаясь, начал рассказывать. Однако полезную информацию из него приходилось тащить чуть ли не клещами.
— А почему Владимир Кириллович последние дни не ездил на работу? — спросил Колосов.
— Отвратно себя чувствовал.
— Простудился, что ли?
— Нет! — Это «нет» прозвучало так резко и зло, что Никита понял: если жать в этом направлении, парень снова сорвется на истерику. Поэтому он быстро задал новый вопрос:
— Вы все, как ты говоришь, — братья, бабушка, дядя, эта девушка Лиза расстались с отцом после ужина. Так? А что ты делал потом, где находился?
— Ничего не делал. Сидел здесь.
— Здесь в гостиной? — Колосов посмотрел на дверь. — И ты не слышал никакого шума? Ванная ведь во-он по коридору. И вода там из крана вроде не текла, не шумела. И значит, совсем ничего не слышал?
Иван смотрел на разбитый плеер. Внезапно схватил и с силой швырнул в окно. Раздался звон разбитого стекла. И тут до Колосова дошло.
— Бывает, — пробормотал он тихо.
— Отец на помощь звал, а я...
— А ты «Руби рэп» слушал. Бывает и такое в нашей нынешней жизни, что ж... Братья твои вон тоже поздно хватились, дядя...
— Он пьян был. Он и сейчас в дупель, — Иван стиснул зубы. — Алкаш несчастный. Они завтра с Магдой в Мюнхен должны были возвращаться, теперь останется, на нервы будет капать.
— Магда — это жена Валерия Кирилловича? Иностранка, что ли?
— Да. А Степка сразу после ужина смылся. Наверное, он и не знает даже.
— Твой старший брат?
— У меня два старших брата. Они близнецы. Двое из ларца, — Иван через силу мрачно усмехнулся. — Два медведя.
— Почему два медведя?
— Бабка нас так звала, давно, в детстве. Три медведя, как в сказке.
— А-а, ясно. С бабушкой вашей я успел познакомиться.
У нее с горя в голове помутилось.
— Она чокнутая последние десять лет. В нашей семейке все чокаются периодически. У каждого свой пунктик.
— Ты не очень-то жалеешь близких, Ваня, — заметил Колосов. — А ведь теперь по большому счету, кроме братьев, у тебя никого больше нет.
— Как-нибудь без этих ублюдков проживу, — Иван вытер слезы рукавом. — Вообще-то я не думал, что.., что с отцом это так скоро произойдет...
— Что скоро произойдет? — Колосов заглянул ему в глаза.
Иван отвернулся, умолк. Никита отметил, что на некоторые темы мальчишка вообще не желает разговаривать, а других успевает коснуться весьма подробно и зло, несмотря на свое неподдельное горе.
— Так все-таки вспомни поточнее, кто последним пользовался этой бритвой?
— Когда мы приехали сюда — Димка. Но мы только после похорон деда и приезжали... Гости у нас ночевали. Кто-нибудь из них, наверное, и брал.
— Никто не говорил, что там провода оголились?
Иван отрицательно покачал головой.
— Я не слышал. Я редко тут бываю. Когда, — он запнулся, — когда просто нельзя не приехать, как на девять дней например. А сегодня меня отец попросил сам.
— И как же ты в Уваровку добирался? Там машины во дворе — какая из них твоя?
— Я ехал на электричке.
