мальчиков, брюки и свитера, теплые носки и несколько пар обуви На кровати были разложены маленькие пижамки для девочек, две новые куклы, рубашечка и медвежонок для Тедди.
Удивительная доброта, проявленная посторонними людьми, так тронула Эдвину, что она опять заплакала. Когда она вошла в большую спальню, у нее защемило сердце. На кровати была разложена одежда для ее родителей, на тумбочке стояла бутылка шампанского, и Эдвина знала, что в следующей спальне она найдет вещи, приготовленные для Чарльза. Она всхлипнула, бросила последний взгляд на комнату, погасила свет и вернулась к детям.
Она, казалось, немного успокоилась и, уложив детей, села на диван рядом с Филипом и Джорджем и стала смотреть, как они уплетают жареных цыплят, потом пирожные, но сама она слишком устала, чтобы проглотить хоть кусочек. Алексис перед сном вдруг снова впала в оцепенение, она сидела, устремив в одну точку неподвижный взгляд, и все, что могла сделать Эдвина, это убедить ее взять новую куклу. Фанни легла спать с Эдвиной, а малыш Тедди заснул в красивой кроватке в своей новой ночной рубашечке.
— Мы должны утром дать телеграмму дяде Руперту и тете Лиз, — сказала Эдвина мальчикам.
Они уже телеграфировали им и родителям Чарльза с парохода через «Уайт стар», но теперь надо уведомить дядю и тетю, что они благополучно прибыли в Нью-Йорк. Так много нужно было сделать, о стольком позаботиться. Само собой теперь ничего не сделается. Надо достать всем подходящую одежду, сходить в банк, отвести малышей к врачу. Эдвина хотела показать детей специалисту, чтобы убедиться, что с Тедди все в порядке, и узнать, чем лечить Фанни обмороженные пальчики.
Вообще дети выглядели уже лучше, и Тедди, слава богу, не свалился в лихорадке. Из всех детей трагедия, случившаяся с «Титаником», хуже всего сказалась на Алексис. Душевная травма из-за потери родителей, особенно матери, отняла у нее всякий интерес к окружающему. Она совсем пала духом и начинала рыдать, если Эдвина хоть на минутку отходила от нее. Но в этом, конечно, не было ничего удивительного — после того, что они пережили, шок останется еще надолго, и Эдвина сама чувствовала, что у нее трясутся руки, едва она начинает писать или застегивать детям пуговицы. Она понимала, что должна держаться, обязательно должна.
Эдвина спустилась к портье и спросила, можно ли нанять на завтра машину с шофером или хотя бы коляску, если машины заняты. Ее заверили, что машина и шофер будут предоставлены в ее распоряжение. Она поблагодарила всех за одежду и подарки детям, управляющий печально покачал головой и выразил соболезнования по поводу потери родителей. Уинфилды постоянно останавливались в этом отеле, и для него было большим потрясением узнать, что старшим членам этого большого и милого семейства не удалось спастись.
Эдвина тепло поблагодарила его и медленно поднялась к себе. В гостинице она встретила нескольких человек, тоже спасшихся с «Титаника», но все были заняты своими проблемами и не обращали друг на друга внимания.
Был почти час ночи, когда она вошла в гостиную и обнаружила, что братья играют в карты, опустошив блюдо с пирожными и несколько бутылок сельтерской.
Эдвина застыла в дверях и улыбнулась им. Она поняла, что жизнь продолжается, как будто ничего не случилось, но почти в ту же минуту осознала, что в этом и состоит их единственное спасение. Ведь они еще дети, у них впереди вся жизнь, но для нее, без Чарльза, уже ничего не будет, как прежде. Она никогда не найдет такого, как он, никогда. Ее жизнь отныне будет посвящена заботам о братьях и сестрах, ведь это была последняя воля матери.
— Собираетесь сегодня спать, джентльмены? Она сдержала подступившие слезы и с улыбкой взглянула на них. Мальчики улыбнулись в ответ, а Джордж, вдруг посмотрев на ее одежду, громко рассмеялся. Впервые с тех пор, как они покинули «Титаник», он стал похож на прежнего Джорджа.
— Ты выглядишь ужасно, сестрица, — смеясь, сказал он, и даже Филип заулыбался, сам того не желая. И действительно, в этих элегантных комнатах ее вечернее платье, превратившееся в лохмотья, выглядело совершенно неуместно.
— Спасибо за откровенность, Джордж, — поблагодарила она. — Я постараюсь утром надеть что-нибудь более достойное, дабы не оскорблять твоего взыскательного взора.
— Посмотрим, — высокомерно протянул Джордж и вернулся к картам.
— Советую вам ложиться, — проворчала Эдвина и пошла в ванную.
Она сняла платье и долго смотрела на него. Сперва она хотела его выкинуть, чтоб никогда больше не видеть, но что-то остановило ее, и она решила сохранить эти лохмотья. Ведь в этом платье она в последний раз видела Чарльза… родителей… оно как память о прошлом, о том часе, когда все переменилось, когда все ушло навечно.
Эдвина бережно сложила его и убрала в комод. Она не знала, что с ним делать, но платье напоминало ей о тех счастливых днях, которые уже никогда не вернутся. Эдвине уже казалось, что оно принадлежало какой-то другой девушке, той, кем она была раньше и кем уже не будет никогда.
Глава 7
На следующее утро Эдвина надела черное платье, подаренное ей на «Карпатии», и повела детей к врачу, которого порекомендовал управляющий отелем. Врач был удивлен, что малыши без тяжелых осложнений перенесли суровые испытания. Пальчики Фанни на левой руке, возможно, не восстановятся полностью и немного утратят чувствительность, но он успокоил Эдвину, что ничего страшного малышке не грозит. По поводу Тедди доктор сказал, что его здоровье быстро восстанавливается, даже на удивление быстро — это просто поразительно, как Тедди сумел оправиться после такого переохлаждения; а потом, понизив голос, заметил, что они пережили исключительно трагические часы. Он пытался задавать вопросы о гибели «Титаника», но Эдвине не хотелось говорить об этом, особенно при детях.
Она попросила врача заодно осмотреть и Алексис, но, за исключением пары синяков, никаких повреждений у нее не нашли. Выходило, что душа Алексис пострадала гораздо серьезнее, чем тело. С той минуты, как они нашли ее на «Карпатии», Алексис была сама не своя. Она как будто не желала понимать, что мамы больше нет, и поэтому решила вообще ничего не видеть и не слышать. Она держалась отчужденно и почти совсем не разговаривала.
— Неизвестно, сколько это может продлиться, — предупредил доктор Эдвину, когда они остались одни: медсестра увела детей одеваться. — Может быть, она никогда не станет прежней — слишком сильное потрясение пришлось ей испытать.
Но Эдвина отказывалась в это поверить. Пройдет время, и Алексис оправится. Она всегда была тихой и робкой и в некотором отношении даже слишком привязана к маме. Эдвина дала себе слово не допустить, чтобы трагедия разрушила их жизнь, по крайней мере жизнь детей. Поскольку она была так занята малышами, у нее не оставалось времени думать о себе, и это было спасением. Врач сказал, что через неделю они уже смогут ехать в Сан-Франциско. Им нужно немного отдохнуть перед поездкой, но скоро можно будет отправляться домой.
Когда они вернулись в отель, Филип и Джордж сосредоточенно изучали газеты. Пятнадцать страниц «Нью-Йорк тайме» были посвящены жертвам катастрофы. Джордж собирался прочитать все Эдвине, однако она совсем не хотела об этом слышать. Она уже получила три послания от репортеров, желающих поговорить с ней, но девушка не собиралась тратить душевные силы и время на журналистов и выкинула эти записки.
Эдвина понимала, что отцовская газета непременно напечатает материал об обстоятельствах гибели «Титаника», и только в том случае, если корреспонденты захотят поговорить с Эдвиной, она согласится на интервью. Общаться же с нью-йоркскими газетчиками, падкими на сенсации, она не желала и с раздражением отодвинула газету с собственной фотографией на первой полосе.
Эдвина получила письмо от подкомиссии сената, которая назначила на следующий день заседание и пригласила Эдвину прийти и рассказать все, что ей известно о гибели «Титаника». Там собирались подробно расспросить всех спасшихся, чтобы составить как можно более полную картину случившегося. Всем было важно понять, что же на самом деле произошло и чья в том вина, если кто-то вообще виноват в этой трагедии, и как избежать подобной катастрофы в будущем.
Эдвина показала записку Филипу. Она считала, что должна пойти, но очень нервничала, и Филип, как мог, попытался ее успокоить.
После ленча, поданного в номер, Эдвина заявила, что ее ждут дела. Они не могут всю жизнь ходить в чужой одежде, и ей надо пойти за покупками.
