фамилию профессора. Для нее было большим облегчением узнать, что он, по крайней мере, не умер по дороге в больницу, но когда, спустя еще полчаса, ее пропустили к профессору, Габриэла была потрясена тем, как он выглядел. Лицо у профессора было серым, как зола; закрытые глаза ввалились, а руки, лежащие поверх простыни, казались совсем тонкими и слабыми. Возле койки громоздились друг на друге мониторы, тонометры, осциллографы, самописцы, и все это оборудование гудело, попискивало, а то вдруг принималось скрежетать, вычерчивая на длинной бумажной ленте зазубренную кривую. Целая бригада сестер и врачей трудилась над профессором, стараясь сохранить ему жизнь, но, насколько Габриэла могла понять, их усилия не давали каких-то особенных результатов.
Она тихонько стояла в уголке, и прошло довольно много времени, прежде чем ее заметили. Кто-то из врачей довольно резко спросил ее, кто она такая и что она здесь делает. Габриэле показалось проще всего назваться дочерью профессора. Она действительно чувствовала себя так, словно у нее на глазах умирал самый близкий человек, к тому же она очень боялась, что ее прогонят. Да и профессор, наверное, обрадовался бы, если бы услышал это. Во всяком случае, он часто говорил Габриэле, что они с Шарлоттой очень хотели бы иметь дочь, похожую на нее.
— Все равно уходите, вам здесь нечего делать, — сказал врач. Из глаз Габриэлы потекли слезы. Мысль о том, что она может потерять профессора, была ей невыносима.
— Что с ним? Он будет жить? — спросила она, и врач сочувственно покачал головой.
— У вашего отца был инсульт. Вся правая сторона у него парализована, так что он не может ни двигаться, ни говорить. Когда он придет в сознание, он, наверное, сможет слышать нас, но сейчас ничего еще нельзя сказать наверняка.
Услышав эти слова, Габриэла даже растерялась. Она не понимала, как это могло произойти так быстро. Еще вчера профессор Томас был здоров и относительно бодр, и вот за какие-то несколько часов он превратился в полупарализованного инвалида. Это было так несправедливо и страшно, что просто не укладывалось в голове.
— Могу я поговорить с ним? — спросила Габриэла, чувствуя, как ею овладевает паника.
— Я же сказал вам, что… — начал врач, но подошедшая к ним сестра перебила его.
— Больной приходит в себя, Майкл, — сказала она и добавила специально для Габриэлы:
— Через несколько минут вы сможете попробовать поговорить с ним.
Но несколько минут превратились в несколько часов. Врачи ставили профессору Томасу капельницы, давали кислород, подключали к нему новые и новые машины. Когда его наконец перевезли в отделение интенсивной терапии, Габриэла дрожала как в лихорадке. Предпринятые врачами решительные меры напугали ее. Многого она не понимала, однако из обрывков разговоров сиделок и сестер ей стало ясно, что профессор живет сейчас лишь благодаря аппарату искусственного дыхания.
Но наконец ей разрешили побыть с профессором, предупредив, чтобы она разговаривала с ним как можно меньше и не ждала, что он ответит.
Кивнув, Габриэла робко приблизилась к койке профессора. Глаза его по-прежнему были закрыты, седые волосы растрепались, а грудь подымалась и опускалась с видимым трудом, но лицо уже не было таким бледным. Габриэла почувствовала некоторое облегчение.
— Профессор, — позвала она. — Профессор Томас!.. — Габриэла поспешно вытерла слезы.
При звуке ее голоса веки профессора затрепетали. Он открыл глаза и попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось. Он не мог ни пошевелиться, ни произнести ни слова, но Габриэла была бесконечно рада тому, что профессор ее узнал.
Присев на стул возле его изголовья, Габриэла бережно взяла его за руку и поцеловала пальцы, и по щеке профессора скатилась на подушку одинокая слеза.
— Не беспокойтесь, милый мистер Томас, все будет хорошо! — попыталась подбодрить она его. — Врачи мне сказали, что вы обязательно поправитесь!
Это была ложь, и по глазам профессора Габриэла поняла, что он ей не поверил. Лицо его чуть заметно дрогнуло, в глазах появилась какая-то напряженная сосредоточенность, словно он страдал от сильной боли. Габриэла в панике оглянулась на дверь, чтобы позвать сестру. Лишь несколько мгновений спустя она поняла, что профессор силится что-то сказать, и отрицательно покачала головой.
— Вам надо беречь силы, — прошептала она, не замечая, что по ее лицу одна за другой катятся слезы. Профессор был рядом и вместе с тем — где-то очень далеко, откуда он никак не мог до нее докричаться. Его сил хватило только на то, чтобы несильно пожать ей пальцы; потом его рука ослабела и упала бы на постель, если бы Габриэла не удержала ее.
— Не надо ничего говорить, — прошептала Габриэла, в свою очередь слегка пожимая его холодные худые пальцы, но профессор не успокаивался. По его глазам она видела, что он продолжает кричать ей что-то очень важное, но с губ его слетали лишь чуть слышные звуки, напоминающие тоненький храп младенца. Они были очень тихими, но дежурная сестра услышала их и сразу велела Габриэле уходить.
— Прошу вас, пожалуйста, позвольте мне остаться! — взмолилась Габриэла, но сестра была неумолима.
— Вы сможете вернуться сюда часа через два. Вашему отцу нужно поспать, — строго сказала она, крайне недовольная тем, как это люди не понимают самых простых вещей. Отделение интенсивной терапии вовсе не предназначалось для посетителей — здесь с ними мирились только как с неизбежным злом.
— Я вернусь, — шепотом пообещала Габриэла профессору, и он на мгновение закрыл глаза, но тут же открыл их снова и издал какой-то низкий гортанный звук. Он ужасно хотел что-то ей сказать, но не мог, и это приводило обоих в отчаяние.
— Молчите, прошу вас, — снова шепнула Габриэла. — Отдыхайте, набирайтесь сил… Я люблю вас, — неожиданно добавила она после небольшой паузы.
Для нее сейчас действительно не существовало в мире человека, который был ей ближе и дороже, чем этот седой старик, глядевший на нее с какой-то непонятной мольбою.
Всю дорогу до пансиона Габриэла проплакала. Денег на такси у нее не осталось, и она твердо решила поговорить со Стивом, когда вернется в пансион. Но в доме мадам Босличковой царила атмосфера такой глубокой печали и тревоги, что Габриэла сразу забыла об этом своем намерении. Сама хозяйка, миссис Розенштейн и другие обитатели пансиона собрались в гостиной, ожидая ее возвращения. Стив снова и снова рассказывал, как он нашел профессора лежащим на полу и как, по его мнению, случилось это несчастье.
— Ну, как он? — чуть ли не хором спросили все, когда Габриэла появилась на пороге гостиной.
— Не знаю, — честно ответила она. — У мистера Томаса инсульт, к тому же он сильно ударился головой, когда падал. Он не может говорить, и вся правая сторона у него парализована. Но когда он пришел в себя, он сразу меня узнал. Профессор пытается говорить, но у него ничего не получается, и от этого он очень расстраивается… — Тут Габриэла снова заплакала. Ей было очень больно вспоминать, каким слабым и беспомощным выглядел профессор, когда она его оставила; она даже не хотела об этом рассказывать, но выражение ее лица говорило яснее всяких слов.
Мрачную тишину, на короткое время установившуюся в гостиной, нарушили сдавленные рыдания миссис Розенштейн. Мадам Босличкова обняла ее за плечи и стала утешать. По лицам всех собравшихся было заметно, что никто уже почти не верит в то, что профессор сумеет поправиться.
— Как это могло случиться! — воскликнул Стив. — Не понимаю… Такой замечательный человек, и вдруг!.. Как же это несправедливо!
Он казался таким расстроенным, что все принялись наперебой уверять его, что если бы он не нашел профессора и не вызвал бы к нему врача, то сейчас мистер Томас был бы, без сомнения, мертв. Стив с некоторой долей цинизма заметил, что «в том, чтобы быть безработным, есть свои плюсы».
Но никто не упрекнул его, и даже Габриэла посмотрела на него с сочувствием. Она считала, что знает лучше других, как неудобно Стиву чувствовать себя тунеядцем и бездельником. Ему просто хронически не везло, и Габриэла считала своим долгом поддерживать в нем веру в скорые перемены к лучшему. Она даже начинала раскаиваться в том, что порой упрекала Стива в бездействии и вынуждала предпринять хоть что- нибудь, чтобы заработать себе на жизнь. Несчастье, случившееся с профессором, сразу напомнило ей, как неожиданно и быстро жизнь может измениться к худшему и как легко потерять дорогого тебе человека. И одной только мысли об этом было вполне достаточно, чтобы все ссоры и разногласия между ней и Стивом стали казаться Габриэле мелкими и ненужными.
