— Мама!!!! — завопила я и вцепилась в Николяшу, что б не дай бог не сбежал.
Мама не подкачала. Через три секунды обе мамаши вылетели на площадку.
— Мамочка, — заливаясь слезами, лепетала я. — Ты же знаешь, я никогда не с кем, я ж просто выделываюсь, а он, а он!!
Впрочем, картина была ясна и без моих комментариев. Я в разорванном платье и Николяша со стремительно скукоживающимся голым членом.
— Вызывай милицию! — рыдала я.
— Да помолчала бы! — вдруг заорала Анна Константиновна, — ты, прошмандовка, уж поди всему городу дала, а целку строишь. Насмотрелась я на тебя за этот вечер!
— Мать, зови милицию! — отчеканила я. — И я согласна пройти экспертизу, которая установит что ваш Николяша только что меня дефлорировал.
— Я тебя — чего? — изумился парень.
— В словаре посмотришь потом это слово!
— Да как вы смеете на мою дочь такое говорить! — мать, слава богу, оказалась на высоте. Сразу аристократически выпрямившись, она смотрела на Анну Константиновну как на парвенюшку, выскочку, тварь живородящую. Мать, к чести ее, даже и не заподозрила, что ее двадцативосьмилетняя дочь, будучи не замужем, не понаслышке знает что есть секс. Святая простота!
— Сучка не захочет, кобель не вскочит, — запальчиво бросила Анна Константиновна.
— Вы мне противны, — медленно выговорила мать. Она поднялась по лестнице, вытерла мне, отчаянно рыдающей, слезы и спросила:
— Доченька, ты как? До дому дойдешь?
Я кивнула, а она поправила мне задранный подол, кое — как прикрыла грудь остатками платья и от души залепила Николяше пощечину.
— Прикрой эту… пиписку, — презрительно сказала она моему несостоявшемуся жениху.
— А я что? Я ничего? — ошеломленно выдавил он, застегивая штаны.
— Твоя проститутка еще ответит за это! — выкрикнула Анна Константиновна. — Пойдем сыночек, родненький, отсюда.
— А проституткам платят, вы разве не знали? — выжав слезу, заметила я. — Так что приготовьтесь, что ваш сыночек за это ох как заплатит.
— Тварь! — выплюнула она и пулей вылетела из подъезда, волоча за собой Николяшу.
Мать же, бормоча что — то ласково — утешительное, обняла меня за плечи и повела домой. Я едва сдержала удовлетворенную улыбку — все получилось лучше, чем я могла даже предполагать. Больше — никаких Николяш, мать мне не устроит скандал за мое поведение, и даже будет надо мной кудахтать как над малым дитем. Мне нравилось, когда она бросала свой педагогический тон и была мне просто матерью. Вот только теперь следовало подумать как поизящней обойти вопрос с милицией, которой я так стремилась поведать о якобы совершенном изнасиловании.
Мать уложила меня на диван в гостиной, и накапала валерьянки, когда в прихожей раздался звонок.
— Я быстро, только спрошу кто, — погладила она меня по головке и пошла к двери.
Анна Константиновна явно одумалась за это время. Ибо ее голос и зачастил из прихожей:
— Ольга Алексеевна, милочка, не губите, сама не знаю что на меня нашло, зачем я такие слова говорила, один он у меня, сын — то.
— Анна Константиновна, разговаривать после сегодняшнего мы будем только в кабинете у следователя, — отчеканила мать, — у меня Маня тоже единственная дочь.
— Не губите, — истово взмолилась мать Николяши, — он покроет грех, женится.
— Ну, это другой разговор, — помолчав, сказала мать.
Чего? Я ужом соскользнула с диванчика и выбежала в прихожую.
— А меня вы спросили? — разъяренно зашипела я. — А я за вашего урода замуж хочу??
— Но, Маняша, он же согласен, — залепетала мать.
— А я нет!
— Милочка! — бухнулась вдруг передо мной на колени Анна Константиновна и обхватила мои ноги. — Не губите сердце материнское, одна я его растила, от себя отрывала, все ему отдавала. Я тут же умру, если вы его посадите!
Я посмотрела на рыдающую тетку и слегка отодвинулась.
— Не моя вина, что вы насильника воспитали! — отрезала я. — Мать, звони в милицию, чего ждешь, пока его сперма во мне прокиснет?
Анна Константиновна взвыла по новой и залепетала:
— Дачу продам, шесть соток, баня, все посадки, место чудное, мотоцикл от моего отца остался, озолочу, милочка, только не губите моего дурня.
— Вот уж точно дурень, — вздохнула я. — Встаньте, негоже вам валяться.
— Что делать будем, доча? — робко посмотрела на меня мать.
— Да пусть катятся со своим сыночком, сделанного не вернешь, — горько вздохнула я.
— Но позвольте, — возмутилась мать, — я это так не оставлю.
— Мать, считай что ее мольбы меня растрогали и я вспомнила твои проповеди. Пусть идет, поступим как подобает христианам.
— Вы не заявите на Николяшу? — недоверчиво спросила Анна Константиновна.
— Бог ему судья, — поджала я губы, — и пусть больше никогда стихов не пишет.
— Миленькая вы моя, — снова кинулась она ко мне.
— Идите, — отодвинулась я, — а то передумаю.
Дверь за ней тут же схлопнула, а мать утерла выступившие слезы и растерянно сказала :
— Маняша, но как же это оставить без ответа, доченька?
— Мать, ты Ирку Бочарикову помнишь? Хочешь чтобы и со мной так же было?
Мать молчала, глядя на меня глазами больной собаки. Ирка Бочарикова, моя одноклассница, была изнасилована одним подонком в восьмом классе, и оказалось, что это еще полбеды. Бедная Ирка боялась выйти на улицу — окрестная ребятня принималась скандировать «Ирка — рваная дырка», в школе от нее сторонились, а суд стал настоящим кошмаром. Бедную девчонку раз двадцать заставили описать прямо в зале суда при всем честном народе тот насильственный половой акт в мельчайших подробностях — как он ее повернул, под каким углом ввел член и сколько раз им двинул внутри нее.
— Хочешь чтобы как у нее получилось? — переспросила я с нажимом.
— Но что же делать? — мать схватилась за сердце и заплакала.
— Мама, — твердо сказала я, — больше — никаких смотрин, я помру старой девой, потому что смотреть после сегодняшнего на мужчин я не смогу. А теперь я пошла домой, мне надо принять ванну и вообще… осмыслить.
— Манечка, — губы у матери дрожали, — если бы я только знала, кого привела в свой дом, если бы я только знала. А таким приличным казался.
— Мама, не переживай, — я чмокнула ее в щечку. — Я это перенесу. Я большая девочка, не волнуйся.
Не хватало чтобы у матери давление поднялось из — за моей шалости.
— Постой, дам тебе хоть какой халат, не в этом же рванье пойдешь, — мать как всегда была права. В пылу я чуть не ушла в разодранном платье. Не долго думая, мне выдали ситцевый застиранный халат в гнусную фиолетовую клетку, я переоделась и вышла во двор. Там я набрала номер сотового Ворона и попросила меня забрать.
— Ого, — ухмыльнулся он, смерив меня взглядом с ног до головы, — ты я смотрю все хорошеешь и хорошеешь. Где платьице отхватила?
— Не твое дело, — огрызнулась я. — Ты насчет дела поговорить хотел? Так говори!
— Ну, я думал посидеть в ресторанчике, обсудить, не с наскока ж решать.
— В ресторан меня в этом рванье не пустят, — отрезала я, — так что придется в походных условиях. Для начала — за двести тысяч я и с кровати не встану. Четыреста меня устроят.
Я надеялась что на эти деньги я все же смогу устроить себе Барселону и мальчиков с темной кожей и
