– Ну! – ответил наводчик. – Нормальная дорога. Как на нее станешь, так и попрешь до самого Некрасова… – говорил он плохо, несвязно, и каша у него была во рту, чтобы понять его, надо было напрягаться, словно он был иностранцем. – И нечего меня хватать, будто я ворюга какая-то… Пусти! Чего ты меня, в самом де…
– Цыц, – негромко сказал Майкл, и наводчик замолчал, словно его заткнули пробкой.
Он включил курсограф, нашел карту района и тут же обнаружилась и дорога. От того места, где они сейчас стояли на обочине, надо было сдать назад метров пятьсот. Там имело место малоприметное ответвление от автострады вправо: третьесортная дорожка (щебенка с гребенкой) на нежилое ныне селение Сплавной, а потом по краю болота Дубровский Мох на опять же нежилое селение Красная Вишерка. Было там где-то сбоку и названное Некрасово, а далее эта дорога шла на Поддубье, мимо Лушина болота, на Горнецкое, Климково и заканчивала свою тридцатикилометровую дугу у населенного пункта Добрая Вода, совсем рядом с автострадой. Весь объезд этот словно нарочно был кем-то построен на случай огненной баррикады поперек пути Петербург-Москва на отрезке Большая Вишера – Малая Вишера.
– А вы сами-то откуда? – спрашивал между тем снаружи у наводчика подчеркнуто вежливый Ванечка.
– Да с Маловишеры я. Местный.
– А здесь как оказались?
– Так… это… Авария! Я и приехал.
– На чем?
– Как на чем? На этом… на мотоцикле… – что-то не ладилось у наводчика не только с дикцией, но и с внутренней логикой, говорил он и вообще-то не совсем уверенно, а тут и вовсе его заклинило. – На велосипеде! – поправился он. – А велосипед сперли. Вот я тут и отираюсь. Хотел вам как лучше. Думал вам надо. Срочно. Подсказать хотел, я же знаю места. Местный…
(Или что-то в этом роде. Чем дальше, чем он сильнее обижался, завирался и волновался, тем труднее становилось его разбирать.)
Он высунулся из машины и спросил его:
– Раз вы местный, что там у вас в Красной Вишерке?
– Известно, что: вэ-че.
– И что там за ВЧ?
– Да откуда нам знать? Солдаты. Машины. Колючка по стене. Говорят, какой-то секретный институт, а нам-то знать – откуда?..
– Вы и в самом деле наводчик?
– Да какой же я наводчик? Да господи! Я же как лучше хотел… Я же вижу: люди в затруднении…
– Цыц, – сказал Майкл.
Он взял микрофон и принялся вызывать генерала Малныча. Генерал откликнулся быстро, и голос у генерала теперь снова был самодоволен, бодр и энергичен – как в самые лучшие времена. У него сразу отлегло от сердца. Видимо, дела если и не улучшились, то по крайней мере перестали ухудшаться. Генерал между тем доложил, что кризис удалось, слава Богу, купировать, из комы пациент выведен, хотя состояние и остается пока еще тяжелым. Что-то в его интонациях настораживало, и «Я нужен?» – спросил он впрямую. «Да, конечно», – ответил генерал, но с некоей заминочкой, которая его удивила и насторожила еще более. «Нужен или нет?» – повторил он тоном выше. «Да! Да!» – страстно откликнулся генерал Малныч на этот раз уже без всяких там заминочек, и он решил, что не станет сейчас ничего уточнять и выяснять. Он просто рассказал генералу о своих обстоятельствах и спросил, что тот думает по поводу дороги на Сплавной, Некрасово и дальше. Генерал замялся – на этот раз совершенно уже явственно – и сказал: «Опасно это, Станислав Зиновьевич. Я же докладывал вам – там вакулинцы шалят» «А если выслать мне кого-нибудь навстречу? На всякий пожарный?..» «Это можно! – оживился генерал. – Давно пора им по мордам надавать! Я вышлю БТР, Станислав Зиновьевич, прямо сейчас…» На этом они тут же и порешили.
Он вылез наружу и спросил у всей своей команды сразу:
– Ну что? Рискнем?
– Конечно! – немедленно откликнулся Майкл. – Только вот этого с собой прихватим.
– Не имеешь такого права! – подал голос наводчик – малоразборчиво, но с напором.
– Права не имею? – сказал ему Майкл вкрадчиво. – Так вон же милиция. Чего же ты не кричишь караул? Хочешь, пойдем сейчас к ним, обсудим там все вопросы? Не хочешь? Тогда помалкивай в теплую тряпочку и делай что тебе велят. Иван, блин, Сусанин маловишерский…
– Отпустите его, Костя, – сказал он.
– Господин Президент! – вскричал Майкл.
– Стас Зиновьич, нельзя! – вскричал Ванечка одновременно и в том же тоне.
А Костя ничего не стал вскрикивать, но приказ начальства тут же выполнил и даже слегка отпихнул от себя подозрительного мужичонку – иди, мол, счастье твое…
– Господин Президент! – наседал Майкл, растерявший в эти секунды все свое чувство юмора. – Я категорически настаиваю. Я в конце концов здесь старший охраны. Вы должны прислушиваться ко мне, господин Президент!.. Константин, держи этого жлоба, возьми его, пока он не удрал…
И тут его схватило. Как всегда, ни с того, ни с сего, и как всегда, абсолютно некстати. Зазвенело в ушах, мир отдалился, отодвинулся, словно нарисованные мрачные декорации, и отдалились голоса: только на самом краю слышимости гудело, рокотало, ворчало, булькало – взволнованно-настырный Майкл, и бормочущие на холостом ходу двигатели, и по-генеральски взрыкивающий совсем рядом майор… этот-то откуда здесь взялся, он же далеко, где огонь холодеет… задыхается, умирает и никак не умрет, несытый, слабо шевелящийся, уже некрасивый… жалко… А ведь могу сейчас и подковы отбросить, надо же как глупо… вот будет смешно: ехал друга вытаскивать из темноты на эту сторону да сам в ту же темноту и провалился… Нет. Не сейчас. Не сегодня. Еще. Обещаю… Кто это сказал мне? Давно. Не помню. Но обещание это было тогда нарушено, это – помню…
Среди бормотания, шелеста, тоненького звона и эфирного свиста раздался вдруг – совсем над ухом – напряженный голос Ванечки:
– Подожди. Заткнись. Видишь – его схватило. Пусти… Ч-черт, до чего же не вовремя…
– Это всегда не вовремя, – сказал он одеревенелым ртом, непослушным языком, онемелым горлом. – Все. Спокойно. Проехало… – оказывается он сидел уже на водительском месте, и ему было холодно. – Где мои пилюли? Надо – две… А можно и три.
Онемелые пальцы сами собой нащупали непослушную трубочку с пилюлями и привычно отвинтили крышечку. Знакомая освежающая горечь оживила язык, небо, придвинула мир, поставила его на место, отсортировала звуки: далекие стали слабыми, близкие – громкими. Стало слышно, как тяжело и быстро дышит Майкл. Будто загнанный. А пальцы Ивана, оказывается, ловко и быстро расстегивали ему воротник, массировали шею под затылком, держали за пульс – и все это вроде бы одновременно.
– Все. Все, – сказал он, преодолевая удушье. – Обошлось. Я же сказал: еще не сегодня. Извольте верить. Я, как известно, никогда не лгу… Честный Стас…
– Ну, Хозяин! – сказал Майкл. – Ну, с вами не соскучишься…
Он все еще шумно дышал. Как после схватки. Он, видимо, был основательно потрясен, а может быть, даже и напуган. Никогда раньше не видел, как Хозяина схватывает… И никогда до сих пор не называл своего Господина Президента – Хозяином: считал это почему-то жлобством и плебейством. (Он происходил из хорошей интеллигентной семьи, способен был наслаждаться Томасом Манном и Генрихом Гессе, восхищался Бунюэлем, писал потихоньку диссертацию на какую-то заумную филологическую тему и в бодигарды пошел исключительно из идейных соображений. Артем относился к нему с некоторым профессиональным пренебрежением, но в то же время и уважал – за образованность и хорошую природную реакцию.)
– Все, – повторил он снова. – Все! По машинам. Нечего нам тут больше… Поехали.
Но поехали они, однако, не сразу. Во-первых, его еще не вовсе отпустило. Вести машину – об этом и речи быть не могло, а передвинуться с водительского места на пассажирское – руки-ноги словно онемели, не слушались и не двигались. Не желали. Чтобы скрыть это обстоятельство он затеял обсуждать порядок движения: кто впереди, кто сзади, какая там может быть засада, какую машину будут в первую очередь уязвлять, переднюю или заднюю – но и дискуссия на удалась: возникла вдруг ситуация совсем неожиданная
