по домам, а в такой час, оборони бог, притащится кто-нибудь под окно из речки с рыбьими ногами...
- Ну, как же ты вообще? - спросил Игнат Давыдыч и перед носом помахал пальцами.
- Вообще она женщина, - ответил Терентий, - добрая и тихая и жалеет меня нестерпимо. Только насчет пищи - сырую рыбу ест и меня к этому приучила. Жили мы очень хорошо. Раз я ей и говорю; 'Что же, Мавочка, на тебе креста нет?' - 'Нет и нет, отвечает, не нужен он мне; а будешь приставать - заплачу'. А я опять про свое. 'У тебя, говорю, ноги чертовы. Ну, виданное ли дело на рыбий хвост башмаки приладить'. Она смеется. Пошел я и напился. И понял всю свою низость. Пришел пьяный домой, думаю - ушибу ее, брошу в реку, душу свою освобожу... А Мавочка мне и говорит: 'Ты ведь меня убить пришел... Меня убить нельзя, а ты лучше разгляди меня'. И показывается - бровки поднимает, повернется, то волосами вся прикроется, то примется за усы меня дергать и щекотать пальцем. Сел я на лавку и заплакал. Тут она мудрости меня начала учить. Да что мне в мудрости... Православный народ в царствие божие пойдет, а я в речку, ихним царем сидеть. У них такой обычай: состарится ихний царь, посылают они русалку покрасивее к людям выбрать нового царя. У них цари из людей, не кое-как, да!
- Ты, значит, о превышении власти толкуешь; ах, шельма, - сказал на это Игнат Давыдович, - вот я тебя. А паспорт у твоей животины есть?
- Паспорта у нее действительно нет, не полагается, Игнат Давыдыч.
- Теперь понимаю, отчего ко мне черти лезут, - продолжал исправник, раз в моем участке такое безобразие развелось. Кончено, всякий поверит, что с моего согласия эта гадость. Ах ты, Терентий, а еще я тебя пирогом накормил.
Терентий принялся благодарить и кланяться.
Игнат же Давидович раздумывал: оставить ему это дело (не хотелось трепыхаться после пирога) или нет, - как вдруг под столом в потемках вильнул ощипанный хвост.
Игнат Давидович быстро его схватил, посмотрел в ладонь - нет ничего, поднялся и приказал во весь голос:
- Веди меня к ней, властью приказываю! Повинуясь власти, повел Терентий Игната Давыдовича к себе по снегу вдоль улицы, над которой всходила ущербная луна.
На синеватый снег из окошек лился теплый свет, и когда одурелая чья-нибудь голова, подняв запотелую раму, высовывалась, клубом вылетал из окошка пар и веселый смех и топот танцующих девушек с кавалерами.
- Ах, шельмы распутные, погоди - пресеку это безобразие, - говорил Игнат Давыдович, держась за кушак Терентия, чтобы не свалиться, - а ну как, избави бог, ревизия нагрянет, что стану отвечать? - в городе содом и бесовское действо.
Терентий же завернул в переулок и, став у занесенной сугробом двери, вынул ключик, отомкнул замок и сказал со вздохом;
- Пожалуйте, убедитесь...
Игнат Давыдович, постучав оснеженными валенками, нагнул под низким косяком голову, вошел в избу и тотчас в смущении сел у дверей на стульчик... Посреди пола на белой кошме лежала, подперев кулачком румяную щеку, русалка; в другом кулачке она держала мышь. Длинная спина русалки светилась, как раковина, под светом лампы в круге у потолка, темные волосы, в четыре косы, лежали на круглых плечах и кошме, а рыбьи зеленые ступни похлопывали.
Русалка подняла на исправника чернобровое лицо и, открыв зубы, засмеялась, отчего красные жаберки у нее за ушами оттопырились.
- Совестно, ушла бы за перегородку одеться, - сказал Терентий, стоя у печки с шапкой в руке.
Русалка медленно поднялась, не стыдясь подошла, переступая на лапках, к Игнату Давыдовичу и засмеялась в круглое его с красными усами лицо.
Игнат Давыдович сам ухмыльнулся, и бросило его в жар: а ну, как защекочет?
- Не дозволяется, - сказал он, - и вообще не указано насчет жительства...
Бормоча так, Игнат Давыдович вынул из варежки руку и пальцем потрогал русалкину грудь.
Русалка придвинулась и быстро пощекотала у него под бритым подбородком.
Губы у Игната Давидовича размякли, и он сложил их в трубку, норовя чмокнуть. На заплывшие глаза поползли веселые морщины, и он уже до половины сполз со стула, стараясь ухватить ловкую девчонку, как вдруг ударил его Терентий по рукам и, заслонив русалку, красный и злой, воскликнул:
- Не смей, не твое! Пожалуйте на улицу...
- Ты это меня ударил? - спросил Игнат Давыдыч.
Русалка же опечалилась, глядя исподлобья.
Игнат Давыдович попятился к двери; Терентий напирал, сопя и косясь на топор. Тогда русалка схватила Терентия за руки и хотела покружить по избе...
Но Терентий крикнул:
- Не мешай, не я, так он со свету сживет. - Толкнул русалку и нагнулся за топором.
Русалка отлетела, покрутилась и вцепилась в халат Игнату Давыдовичу.
А Игнат Давыдович пхнул ногой дверь и, подхватив русалку, с криком выбежал на улицу.
За ними выскочил и Терентий с топором, но от злости запутался в сенях, а когда, опрокидывая горшки и кадки, завернул, наконец, скрипя зубами, за угол на улицу, - вдалеке вдоль домов по снегу, залитому лунным светом, голубая, как тень, неслась русалка; за ней поспешал исправник, стреляя из пистолета и крича:
- Держи, держи!
Слыша выстрелы и крики, кинулся веселый народ к окнам, увидел завертывающего к реке исправника и Терентия с топором, и, так как в городе подобного никогда не случалось, повалил народ из теплых изб на мороз и на речку тесной толпой.
Когда же прибежали на речку, все увидели на льду около проруби исправника, который, раскинув шубу, глядел в черную воду, а напротив сидел Терентий, крутил головой и навзрыд плакал, не вытираясь.
Оба до того были пьяны, что их взяли под руки и развели по домам.
Исправник спал полторы сутки, крича во сне и колотя вокруг себя кулаками, а когда проснулся, вышел на площадь и всенародно объявил, что видел черта в образе бабы и гнался до реки, а баба нырнула смело в прорубь, и оттуда был голос:
- Не пей!
Так Игнат Давыдович закаялся и, заказав молебен, велел лавочнику доставить к себе на дом трехведерный самовар, чаю цыбик и голову сахару, а постом - изюм.
Что из этого вышло - уже сказано.
А Терентий долго не показывался на улицу; соседи слышали по ночам, как он выл, словно пес в опустелом доме, и тосковал до тех пор, пока душу не отвел, написав синюю вывеску с русалкой и сапогом.
Так вот что случилось в нашем городке в давнее время.
Жители верят этой истории. И как же не верить, когда каждый день проходит с ведерком и удочками на реку Терентий, темный, как туча, и, сидя на берегу, поет не своим голосом - сердце надрывает.
А заезжие смеются нашему рассказу. Ну, да теперь надо всем смеются: веры ни у кого нет.
ЧУДАКИ
(роман)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
И тщетно там пришлец унылый
Искал бы гетманской могилы:
Забыт Мазепа с давних пор.
('Полтава'. Пушкин)
Мягко зашумевшие листья осин, возня воробьев под окном и свежий ветер, залетевший в комнату, разбудили Степаниду Ивановну. Она повернулась на бок и сейчас вспомнила не только вчерашнюю ссору, но и последние слова мужа, Алексея Алексеевича: 'Старуха, старая старуха'.
Гневно сдвинула Степанида Ивановна подведенные с вечера узкие брови и в досаде сбила все простыни из тончайшего холста.
Шелк Степанида Ивановна не употребляла на простыни и рубашки, полагая, что электричество, находящееся в телах спящих супругов, разъединяется от шелковой ткани, и слабеет любовное влечение, о котором, несмотря на свои шестьдесят лет, заботилась Степанида Ивановна, пожалуй, даже сильнее, чем в дни молодости.
Глядя в окно на мокрую зелень ветвей, думала она о жестоких мужниных словах, сказанных с хлопаньем
