Он подумал и ступил в коляску, которую сейчас же перекосило, грузно опустился на пружинное сиденье и двинул большой козырек фуражки на глаза. Кучер подобрал вожжи, обернул голову.
- В Репьевку, - сказал Мишука и, когда лошади тронули, крикнул: Стой! Эй, Петр Ильич, позови их сюда. Живо!
Приказчик побежал в дом. Скоро на крыльце показались, запахивая шали и капоты, девушки: высокая и худая Клеопатра, испуганная Марья - неряха, растрепанная, в башмаках на босу ногу, позади них прислонилась к колонне красавица Дуня, - равнодушно глядела на небо, в дверях жались Фимка и Бронька, деревенские девчонки, - глядели на Мишуку, наморщив носы...
- Вы, - сказал Мишука, поводя рыжими усами, - смотрите, я на три дня уезжаю, так вы у меня, - он хлестнул арапником по голенищу, - смотрите, чтобы ни одна у меня... того...
- Очень нам нужно, - сказала Клеопатра, скривила рот.
Красавица Дуня лениво повела плечами.
- Привезите сладкого, - сказала она, глядя на небо.
Мишука насупился, засопел, хотел сказать что-то еще, но раздумал, только крикнул кучеру: 'Пшел!' - и уехал.
Дорогой, глядя по сторонам на ржаные до самого горизонта и пшеничные поля, Мишука вытирал время от времени багровое лицо платком и особенно ни о чем не думал. Навстречу проехал мелкопоместный дворянчик на дрожках. Мишука приложил два пальца к козырьку и строго, выпученными светлыми глазами, посмотрел на кланяющегося ему дворянчика.
Проехали овраг, где в колдобине едва не сели рессоры, окатило грязью, и пристяжные, взмылясь, вынесли на горку, - дорога пошла покосами, продувал ветерок.
- Репьевские, - сказал кучер, показывая кнутовищем вперед, на межу, по которой катила запряженная парой длинная линейка. В ней над белыми рубахами сидящих покачивался красный зонт. Когда тройка поравнялась с линейкой, оттуда закричали: 'Дядя Миша, к нам, к нам!' Между молодыми Репьевыми, братьями Никитой и Сергеем, сидела молодая рослая, светловолосая девушка. В руке она держала красный зонтик, соломенная шляпа ее откинута на спину, на ленте, светлые глаза, смеясь, встретились с выпученным взглядом Мишуки. Он снял картуз и поклонился. Тройка далеко ушла вперед, а Мишука все еще думал:
'Кто такая? Кому бы это быть? - и перебирал в медленной памяти всех родственников. - Не иначе, как это - Вера Ходанская, - она'.
Так он раздумывал и поглядывал по сторонам, покуда за горкой не показался большой репьевский сад и вдалеке играющая, как чешуя под солнцем, Волга.
2
На террасе, обращенной к саду и к прудам и тенистой от зарослей сирени, сидели на креслицах брат и сестра - старшие Репьевы.
Ольга Леонтьевна, в кружевной наколке и в круглых очках, поджав губы, вышивала шерстью дорожку для чайного стола, а Петр Леонтьевич, одетый, как всегда, в черную безрукавку, помалкивал, прнщуря один глаз, другим же лукаво поглядывал на сестрицу и топал носком сапога, голенище которого из моржовой кожи любил он, бывало, подтянуть, говоря: 'Ведь вот, двадцать лет ношу, и нет износа'. На голове у него была надета бархатная скуфейка. Ветерок веял на седую его бороду, на белые рукава рубахи.
- Не понимаю, - сказала Ольга Леонтьевна, - чем это все кончится?
- А что, Оленька?
Ольга Леонтьевна взглянула поверх очков:
- Прекрасно знаешь, о чем я думаю.
- О Верочке? Да, да. Я тоже о Верочке думаю. - Петр Леонтьевич, опершись о кресло, привстал и сел удобнее. - Да, да, это вопрос серьезный.
- Перестань стучать ногой, - сказала ему Ольга Леонтьевна.
Брат стукнул еще раза три и сощурил оба глаза.
- Сереже, по-моему, надо бы на время уехать, - сказал он и подтянул голенище.
- Ах, Петр, и без тебя давно это знаю... Но дело гораздо, гораздо сложнее, чем ты думаешь... Помяни мое слово...
- Вот как?
- Да нет же, нет, как тебе не стыдно, Петр... Но - гораздо, гораздо сложнее, чем это кажется...
Брат и сестра замолкли. Пели птицы в саду. Шелестели листья... Старичкам было тепло, покойно сидеть на балконе. Издалека доносился звон колокольчика.
- Чей бы это мог быть колокольчик? - спросил Петр Леонтьевич.
Ольга Леонтьевна сняла очки, вслушалась:
- Налымовский колокольчик. Неужели Мишука? Какой его ветер занес?
Мишука, взойдя со стороны сада на балкон, подошел к ручке Ольги Леонтьевны и поцеловался с Петром Леонтьевичем, подумав при этом: 'Целуется старый, а именье протряс, - либерал'.
Мишука сел, снял фуражку, вытер платком лицо и череп. Петр Леонтьевич, улыбаясь, потрепал его по коленке. Ольга Леонтьевна, продолжая вышивать, сказала не совсем одобрительно:
- Давненько, Мишенька, не был.
- Занят, - земские выборы.
- Ну, что, - она мельком взглянула на брата, - 1 мужичков, видно, опять прокатили?
- Да, мужиков мы прокатили, - Мишука хмуро отвернулся к саду, - не то теперь время, крамольные времена пошли...
- Давно я хочу тебя побранить, - после молчания заговорила опять Ольга Леонтьевна, - недостойно, Мишенька, дворянину выкидывать такие штуки, какие ты выкидываешь.
- Какие штуки?
- А вот, как недавно: зазвал в Симбирске какого-то купчика в гостиницу, напоил, обыграл и выбросил его из номера, да еще - головой его сквозь дверь, и дверь сломал.
- А! Это когда я этого, как его, - Ваську Севрюгина...
- Ах, батюшки, что же из того, что Ваську Севрюгина... а того три дня в чувство приводили... Гадко, Мишенька, недостойно...
- Севрюгин под утро в уборную пошел, - сказал Мишука, - в коридоре увидел лакея без фрака, - тот окошко моет... 'Как, - говорит он ему, - ты смеешь при мне без фрака!' И принялся его колотить. А лакей - Евдоким - у моего еще отца в казачках был, всех нас помнит, - почтенный. Севрюгин вернулся из уборной в мой номер и рассказывает, как он бил Евдокима... 'Понимаете, говорит, я суконный фабрикант'. А я ему говорю: 'Ты - хам, тебя на ситцевого переворочу...' Он обиделся, я его толкнул и - угодил в дверь... Только и всего.
Мишука после столь длинной речи долго вытирался платком, а Ольга Леонтьевна, опустив вязанье, не выдержала - засмеялась, покрылась морщинками, вся тряслась - по-старушечьи.
Из сада на балкон вбежала Вера, за ней - Сергей, прыгавший через три ступеньки, позади шел Никита, улыбавшийся застенчиво и добро. Вера протянула Мишуке обе руки, весело взглянула на него серыми быстрыми глазами:
- Познакомимся, дядя Миша. Помните, как вы меня катали на качелях?
- Да, да, вспоминаю, кажется, - Мишука поднялся с трудом, - ну, как же, - Верочка... Да, да, качал; вспоминаю совершенно теперь...
Он нагнул к плечу голову. Его медвежьи глазки округлились. Вера взглянула в них и вдруг покраснела. Лицо ее стало милым и растерянным. Но так было только с минуту, она приподняла платье и присела важно:
- Поздравьте, - завтра мне девятнадцать лет... Петр Леонтьевич, глядевший с радостной улыбкой на Веру, засмеялся, толкнул локтем сестру. Никита приложил ладонь к уху:
- А? Что она сказала?
- Сказала, что завтра я старая дева. По этому случаю у нас - гости, будем кататься на лодках...
- Да, да, конечно, будем кататься на лодках, - подтвердил Никита и закивал головой.
Вера села на балюстраду, обняла белую колонку, прислонилась к ней виском, Сергей, черный, горбоносый, с веселыми и недобрыми глазами, стоял рядом с Верой, заложив руку за ременный поясок. Никита то подходил на шаг, то отходил и, наконец, уронил пенсне. Мишука, глядя на молодых людей, начал хохотать. Ольга Леонтьевна, быстро поднявшись с креслица, сказала:
