удар? С какой стороны? Император испытующе смотрел на Луция.
-- Расскажи мне прежде всего, как ты устроил дело в Анции.
Луций заговорил. Голос его дрожал:
-- Я доехал до Таррацины, а потом снова вернулся в Анций. Сделка с Авиолой почти завершена. Он сам придет к тебе, чтобы договориться о деталях!
-- Вчера я ужинал с Макроном и Валерией.
Луций вздрогнул.
-- Макрон обвинил Авиолу в подготовке заговора против меня.
Калигула внимательно изучал лицо Луция. Он заметил, как глаза его расширились от удивления. Удивление казалось искренним.
-- Макрон советует отдать Авиолу под суд.
-- Ему нужны его миллионы! -- вырвалось у Луция. -- Он давно по ним тоскует. -- Луций запнулся, пораженный новой догадкой. -- Но, может быть, золото он предложит тебе, а сам удовлетворится уничтожением его семьи, потому что тут есть еще и другие обстоятельства...
-- Какие? Говори!
-- Несколько дней назад Валерия устроила мне отвратительную сцену, кроме того, мне известно, что она подослала убийцу к дочери Авиолы. Я сказал ей, что думаю об этом. Понимаешь? Она из-за меня натравила своего отца на Авиолу. Это ее месть. Авиола невиновен!
Губы Калигулы вытянулись в две бледные ниточки. Глаза императора наполовину были прикрыты веками.
-- Ты утверждаешь, что Авиола невиновен. Что это месть Макрона. Что же мне посоветуешь?
Луций выпалил:
-- Сделай Авиолу своим финансовым советником!
Император рассмеялся.
-- Ты сошел с ума?
Луций с жаром продолжал:
-- Я думаю о Риме. Государству нужны деньги. Миллионы Авиолы? Но их хватит ненадолго. Ты предаешь его суду, и голова его слетит. Ты получишь много, конфисковав имущество Авиолы, у него куча денег. Но что, если устроить так, чтобы императорская и государственная казна через него получала сотни миллионов постоянно, непрерывно, ты понимаешь, дражайший?
Запавшие глаза императора блеснули. Он с минуту смотрел на Луция, а потом встал и начал ходить по комнате.
-- Твой совет мудр, Луций. Завладеть этим живым источником золота! Прекрасная мысль!
Он резко повернулся и крикнул:
-- Чтобы он почаще бывал здесь, в моем дворце? Чтобы вы могли подготовить заговор прямо у меня под носом и в удобный момент отправить вслед за Тиберием?
Луций вскочил. Он покраснел до корней волос.
-- О чем ты говоришь, мой Гай? Ты не веришь мне? Мой возлюбленный цезарь...
-- Не говори о любви ко мне! Я знаю, о чем ты совещался со своим отцом здесь, в саду, когда мы пировали. -- У Калигулы, блестящего оратора, от злости сдавило горло. Голос срывался, не повиновался ему. Он хрипел. -Вслух вы говорили о шарфе Сервия, а шепотом о том, что убьете Тиберия и меня! И меня!
-- Пойми, дорогой! Мой отец хотел после смерти Тиберия вернуть республику, но я нет! Когда ты ехал к Тиберию, я встретил тебя у ворот дворца. Я шел предупредить тебя. Но ты не остановил коня, ты помчался дальше!
Калигула был непреклонен:
-- Ты предал меня!
Луций воскликнул:
-- Отца я предал, а не тебя! Я убил его этим. До сих пор я не могу смотреть в глаза матери. Я даже не ночую дома. И все это из любви к тебе. Клянусь всеми богами...
-- Не клянись! У меня есть доказательства!
Император бросил на стол проржавевший металлический футляр.
-- Узнаешь?
У Луция перехватило дыхание. Страх сжал горло. Он упал на колени.
-- Смилуйся, мой цезарь! Да, я знаю этот футляр, но я не видел его с тех пор, как умор Тиберий. -- Луций отчаянно защищался. -- Разве я не привел свой легион, чтобы охранять тебя? Разве я не вывел легион на форум, когда ты был еще в Мизене возле праха Тиберия, чтобы мои солдаты провозгласили тебя императором?
Калигула стоял спиной к окну и наблюдал за Луцием. Его умелая защита не казалась лицемерной. Факты, которые он приводил, не подлежали сомнению.
Луций в необыкновенном возбуждении воскликнул:
-- Я верен и предан тебе! Я, а не Макрон! Он действительно предатель!
-- Что ты хочешь этим сказать? -- Император стал внимательнее.
Луций, вне себя от отчаяния и гнева, сыпал словами:
-- Валерия проговорилась, я узнал, какую грязную игру ведут с тобой Макрон и -- прости, я вынужден причинить тебе боль, но скрыть это не могу -- и Энния. Валерия сказала мне слово в слово: 'Ты разве не знаешь, кто управляет империей? Макрон, а не твой Гай! Отец нарочно положил свою жену в императорскую постель!'
Луций умолк, было слышно только его учащенное дыхание. Калигула упал в кресло. Он был смертельно оскорблен тем. что услышал. Воспоминания подхлестывали мысли, все говорило о том, что Луций не лжет: взгляды, которыми Макрон и Энния украдкой обменивались возле его постели, когда он болел. Едва прикрытое отвращение к нему Эннии, отговорки и увертки, когда он хотел ее. Прав Луций, прав! Теперь Калигула был уверен. Эти двое хотели отравить его!
Луций подбежал к поникшему императору.
-- Ты простишь меня, дорогой? О Юпитер! Не повредил ли я твоему здоровью, о я, несчастный!
Калигула сжал лежащую на подлокотнике руку Луция:
-- Я благодарен тебе, Луций. Ты действительно друг, самый верный.
Луций глубоко вздохнул. Ужас, обуявший его, когда под конвоем преторианцев он шел к императору, прошел. Ничего со мной не случится. Ничего не может со мной случиться, я рожден под счастливой звездой, и опасность минует меня!
Он бросился к столу, из небольшой амфоры налил вино в чашу. Отпил и подал императору: император жадно допил вино. Его ввалившиеся глаза были мутны, как матовое стекло. Какой-то странный, пронизанный искорками туман стоял в них.
То, что Макрон и Энния обманули его, приводило императора в бешенство. Но еще сильнее терзало другое: когда он метался в жару, эти двое, почти рядом с ним извивались в объятиях друг друга. Как они смеялись над ним!
Ничто не могло так больно задеть тщеславие и гордость Калигулы. Даже восточные деспоты не могут сравниться с ним в величии! Ассирийские 'цари царей' и вавилонские 'цари вселенной', вроде Хаммураппи, не чета римскому императору. Император выше фараона, который был богом на земле! Он повелитель величайшей империи мира, он выше всех богов! А эти двое насмеялись над ним! Какую коварную игру осмелились они затеять!
Остекленевшие глаза императора налились кровью, трясущиеся пальцы впились в подлокотники кресла, как зубы хищника в тело жертвы: свирепый нрав не скрывала больше добродушная маска, жестокость прорезала складки у рта и сморщила лоб.
Император Гай менялся у Луция на глазах. Запавшие глаза ввалились еще глубже, черты лица заметно огрубели. Бледно-серая кожа стала почти прозрачной. Он сидел, завалившись в кресло, сжав губы, и зловеще молчал; вокруг него было тихо, как на дне пропасти.
Луций в нерешительности стоял рядом, оцепенев от ужаса.
Из галереи донеслось постукивание женских сандалий, потом послышался сердитый голос:
