манипуляциями.
- Да я сейчас схожу руки помою, - отозвалась я. Кораблев презрительно фыркнул.
- Только меня теперь не трогайте, - предупредил он, втягивая живот, пока я проходила мимо него по кабинету, причем на приличествующем расстоянии.
- Успокойся, обниматься с тобой не буду.
- Вы руки-то как следует вымойте, как следует! - донеслось мне вслед.
Вернувшись из умывальника, я поставила Леню перед фактом: мы сейчас поедем к криминалистам, отдадим ботинки и слепок...
- Опять?! - заорал Кораблев. - Опять эти вонючие башмаки в мою чистенькую машинку? Не позволю! Везите на трамвае!
- А потом съездим в больницу к Скородумову, - продолжала я, не обращая на его крики внимания.
- Зачем?! - тут же воспротивился Кораблев. - Что там делать, он еще в реанимации, все равно туда к нему не пустят.
- Ну что тебе, жалко, что ли, - настаивала я. - Я хочу с доктором поговорить, в конце концов, мне справку надо получить о прогнозах его выздоровления. У меня же материал вылеживается и срок по нему течет, надо хоть справками обставиться на случай пропуска срока. Иди машину заводи, я сейчас подойду. Ну давай, давай!
- Давай-давай! - передразнил он меня.
Ворча, Кораблев пошел вниз. Я тоже стала собираться; телефон зазвонил, когда я уже надевала куртку. Медовым голосом Василий Кузьмич осведомлялся о моем самочувствии и планах и нижайше просил по пути к криминалистам заглянуть к нему в РУБОП.
- Машечка, жду, чайничек ставлю...
- Трогай, шеф, - сказала я, открыв дверцу Ленькиной машины и бросая на сиденье сумку. - К вам заедем, Кузьмич ждет.
- Вот-вот, - тут же заворчал Кораблев. - Вы меня как извозчика используете. Между прочим, у нас в РУБОПе работают штатные водители. А я бы на вашем месте носил бы юбку поскромнее, а то ваши коленки отвлекают от дорожной обстановки. В следующий раз сядете на заднее сиденье.
- Ленечка! Ты еще и коленки замечаешь? - изумилась я. - А я-то думала, что ты видишь во мне одни недостатки.
- А что, такие коленки - достоинство, что ли? Для серьезной женщины, занимающей ответственное должностное положение, это недостаток. Я бы даже сказал, порок.
- Ладно, Леня, сделаю пластическую операцию, поменяю форму коленей. А если ты соскучился по оперативной работе, запроси-ка мне сведения на Пруткина - нет ли на него каких разработок.
- Зачем вам это? Какие разработки на неудачливого вора, кому он нужен?
- Вот ты сразу его неудачливым заклеймил! А может, он как раз удачливый...
- Ну да, четыре раза за кражи присел.
- А сколько раз не присел? А в последний раз из-под убийства выскочил, знаешь, срок за убийство и срок за кражи - это две большие разницы.
- Хотите его чем-нибудь пошантажировать?
- Да не пошантажировать я его хочу. У меня такое чувство, что какая-то связь в розыске у него есть. Он не просто так получал символические сроки, и в хозобслуге не просто так остался. Ты же порядок знаешь! Если ты на него запросишь сведения, может, его человек на нас выйдет.
- И что?
- Может, вместе разговорим его.
- Сомневаюсь. А где он первый раз залетел, в каком районе у него судимость?
- Первый раз, кстати, в нашем районе. Он, между прочим, тут и родился. Он пятьдесят девятого года, первый раз осужден в восемнадцать лет, только-только ему исполнилось. Получил год, освободился по сроку.
- Кража?
- Кража. Второй раз осужден тоже у нас в районе, - полез в квартиру с сигнализацией, тогда это еще было экзотикой, прихватили его прямо в квартире.
- Судя по этому, Пруткин уже тогда в случайные хаты не лазал, работал по наводке?
- История об этом умалчивает. А вот третий срок получил уже в пригородном районе, за кражи из оставленных дач. Аппаратура, одежда, продукты.
- Как его туда занесло?
- В нашем районе он жил в коммуналке с матерью, это есть в одном из приговоров. После первой отсидки вернулся к ней, а потом мать, наверное, умерла, и после второго приговора он свою жилплощадь потерял,-тогда еще выписывали, если срок больше шести месяцев; отсутствуешь больше шести месяцев, теряешь право на жилье. А в пригороде у них дача была - так, хибара какая-то, времяночка, не чвановский дом, конечно. Вот он туда и рванул, когда освободился по второму приговору. Там и жил, без прописки, естественно. Леня, а как на него вышли по убийству Чванова, ты не в курсе, случайно?
- Мы-то отрабатывали версию о бандитских разборках, с учетом угроз в адрес Чванова. А местные считали, что кто-то пришел хату бомбануть. Искали потихонечку специалистов, а вот он - специалист - на расстоянии вытянутой руки, три остановки на автобусе. Пришли его спрашивать, а он - бац! - явку с повинной. В печке ножичек, на курточке кровь, все в цвет.
Белое, черное, алое...
- Бац! Явку-то с повинной он, наверное, не сразу? Местные с ним немножко поработали?
- Может быть. Но когда я подключился, он охотно рассказывал, как пришел кражу совершать и что из этого вышло. И следов побоев я на нем не видел. Если он чей-нибудь человек, я могу проще узнать.
- Интересно, каким образом?
- Все равно все сведения об агентах в компьютер загоняются.
- А кто тебе их даст?
- А это уже мои проблемы. Все, приехали!
Василий Кузьмич пожелал меня видеть по своим скорбным делам. Как воинственный Катилина при каждом удобном случае напоминал, что Карфаген должен быть разрушен, так и добродушнейший Василий Кузьмич начертал на своем знамени: 'Вертолет должен сидеть в тюрьме!'
Я по токсовскому трупу сделала все, что пока было в моих силах, и ждала результата согласований на высшем уровне по вопросу, кто в дальнейшем примет это дело к производству. По логике вещей, его надо было объединять со взрывом в лифте и серьезно браться за вертолетовских бойцов, которые, судя по всему, не были семи пядей во лбу, раз додумались только до того, чтобы вытащить взрывника-наблюдателя из его логова на чердаке и поколоть на заказчика, а дистанционный пульт к взрывному устройству отобрали и выбросили во дворе. И сочли, что тем самым предотвратили покушение на 'папу'.
В принципе, я бы и сама с удовольствием поработала по этому делу, уж больно красивая картинка складывалась из показаний жильца квартиры под чердаком - Епанчинцева, записи вертолетовского телефонного разговора со своими цепными псами, рапортов, которые предоставила Федеральная Служба Безопасности (надо еще подумать, как превратить их в доказательства), и результатов осмотра трупа. Да плюс следы ботинок покойника на чердаке. Да плюс еще одна запись телефонного разговора Вертолета с неизвестным, который напоминал ему о годовщине. Так что это дельце в перспективе могло слиться с делом об убийстве Чвановых, что еще больше подстегивало мое нежелание выпускать этот злосчастный взрыв из рук.
Вот по этому поводу Василий Кузьмич, как выяснилось, и собирался бить челом.
- Радость моя, - сообщил он, прихлебывая чай, и не забыв и мне налить, ты знаешь, что учудил этот сукин сын, Лагидин? Мы его после обнаружения трупа так плотно взяли в наблюдение, плотнее некуда, и даже в квартиру микрофон воткнули, так эта сволочь сделала ход конем и в больницу залегла. Якобы с сердечным приступом, аж в реанимации окопался.
- А может, у него и правда сердчишко прихватило? - со смехом сказала я. Труп-то в сводку дали?
- Ну, а как не дашь? - подтвердил Кузьмич.
- Ну, значит, он уже в курсе, что труп нашли.
- Ну и что? Вряд ли он в курсе, что у его бойцов на хвосте комитет висел, а мы слушали его телефон.
