полугода и лучше, чем кто-либо другой, зная о несчастье Ивана. Тогда же, утром, дождавшись подходящего часа, он и связался с Лобовым.
- Соболезную, - коротко сказал он после традиционного обмена приветствиями.
- Не надо об этом.
- А что надо? - импульсивно и, может быть, не вполне к месту спросил Снегин.
- Встречу. Есть серьезный разговор.
- Когда?
- Чем быстрее, тем лучше.
- Тогда сегодня. Вечером. Там, где тебе удобно. И время назначай сам.
Лобов помедлил, прежде чем ответить.
- Может быть, денек-другой передохнешь после рейда?
- Я в форме, Иван. Сегодня вечером.
Теперь, когда эта встреча состоялась, Снегин внимательно приглядывался к товарищу. Хорошо зная характер Лобова, он изначально догадывался о предмете столь спешного, необходимого ему разговора. Его догадка обрела опору, когда Снегин, пользуясь своим высоким положением, навел общие справки о занятиях экипажа 'Торнадо' в течение пяти недель его пребывания на земных каникулах. Эта догадка превратилась было в уверенность, когда Снегин заметил свежие рубцы на лице Ивана, точно от удара тонким бичом или ивовым прутом: один, едва различимый, - на левой щеке, другой, куда более выраженный, - на шее, пониже уха. Не надо было быть медиком специалистом, чтобы догадаться об их происхождении: это были следы лучевых ударов при стрельбе по Лобову как по мишени из лучевого пистолета на пониженной, но все-таки более чем ощутимой мощности. При таких тренировках Иван никогда не жалел себя и работал на грани почти неразумного риска, упрямо исповедуя древнюю суворовскую истину - тяжело в учении, легко в бою. Снегин представил себе, как выглядит скрытый сейчас одеждой торс Ивана, и невольно вздохнул. А он-то недоумевал, зачем экипажу 'Торнадо' понадобился для тренировок снайпер- инструктор - виртуоз стрельбы из всех видов горячего оружия.
Но чем больше присматривался Всеволод к Лобову, тем все более расшатывалась его обретенная было уверенность в том, что ему уже известна суть его затеи. Странный был какой-то Иван, на себя не похожий. И не поймешь - какой! Рассеянный? Злой на весь мир? Уставший, махнувший на все рукой? Почему, собственно, он пришел на встречу один - без Клима и Алексея? И потом, это уж ни в какие ворота не лезло, несмотря на свое горе, Иван помолодел. Помолодел, несмотря на тени под глазами, углубившиеся морщины над переносьем и в углах рта, обозначившуюся скульптурную сухость, худобу лица. Помолодел, будто сбросил со своих плеч добрый десяток лет, превратившись в того Ивана Лобова, который сидел рядом с ним в кафе космонавтов на базе возле Стикса. Будто и не было этого путаного, нашпигованного событиями десятилетия. Недаром Ильта сказала ему: 'Я думала, он старше'. 'Кто?' - не понял Всеволод. 'Лобов. - Огромные глаза Ильты обежали лицо Онегина. Я думала, вы - ровесники. А он - моложе'. Всеволод отделался шуткой, но почувствовал легкий укол - ревности, зависти, недовольства ли - трудно было понять, но почувствовал. И успокоил себя тем, что Ильта ошиблась, не может беда молодить человека. Но она не ошиблась, Иван и впрямь помолодел! Он словно очистился от всего случайного, накапливаемого в душах человеческих буднями прожитых дней, стал яснее, строже, а может быть... может быть, и злее. Наверное, именно в этом секрет неожиданной вспышки его второй молодости. Здоровая злость на несправедливость судьбы - удел молодежи; зрелые люди реагируют на вольности рока куда терпимее, они уже по опыту знают, что вместе с талантом, умением, ловкостью в жизни немалую роль играет еще и простое везение, что против воли случая не попрешь, а с судьбой приходится мириться в силу необходимости. А вот Иван, судя по всему, с судьбой не смирился! Как и в юности, как и на пороге зрелости, когда он только завоевывал свое место в дальнем космофлоте, Иван озлился на капризницу судьбу, озлился, а поэтому, вопреки ее каверзам, - помолодел. От такого, озлившегося и помолодевшего Ивана можно было ждать самых неожиданных авантюр.
Да и вообще, Иван - это Иван! Разве можно быть уверенным, что до конца разгадал то, что задумано Иваном Лобовым?
2
За пять недель, а точнее, за тридцать семь суток до встречи Снегина и Лобова в кафе космонавтов патрульный корабль 'Торнадо' вынырнул из гиперсветового тоннеля в 'живое' пространство на расстоянии в несколько световых минут от Земли. Когда корабль стабилизировался на досветовой скорости, Клим уточнил его координаты и запросил трассу конечного торможения и посадки. Ответная команда была такой, что штурман корабля не поверил своим ушам и на всякий случай повторил запрос. И к повтору команды он отнесся с недоверием, точнее, с недоумением, хотя пальцы его сами собой пробежались по ходовому координатору, вручную дублируя полученную команду и снимая предохранительные блокировки. Кронин, занятый финишным контролем гиперсветовых двигателей и, как всегда, предельно углубившийся в свое дело, не обратил внимания на нюансы поведения штурмана. Но всевидящий, как это и положено командиру корабля, Иван Лобов обратил.
- Что-нибудь случилось?
- Случилось. - Клим, глядя на командира, выдержал паузу. - Нам дали ноль-вторую трассу.
Диалог товарищей расслышал инженер и рассеянно, не отрываясь от выполняемых операций, полюбопытствовал:
- Ты ненароком не напутал? Эйфория перехода на субсвет! Бывает.
Клим не посчитал нужным ответить. Впрочем, откуда Алексею знать, что он для надежности повторил свой запрос? Клима одолевали сомнения более серьезные, чем последствия субсветовой эйфории. Гиперсветовая навигация - дело тонкое, лежащее на грани строгой науки и высокого искусства, - специфическое мастерство, которое, подобно поэзии, помимо профессионализма, требует еще и вдохновения. Разве хоть один штурман-гиперсветовик может быть уверен в себе до конца? Ошибка на выхлопывании из гиперсвета в 'живое' пространство в одну миллисекунду оборачивается промахом по меньшей мере в триста километров! А гиперсветовой выхлоп - это взрыв мощностью в десятки мегатонн, несущий в себе потенциальную опасность для маяков, трассовых реперов и других кораблей. И хотя штурман был уверен в точности своих расчетов и совместных действий с командиром корабля, червячок сомнений в его душе не мог не зашевелиться. Не случайно же им дали ноль-вторую трассу! Небывалый случай!
Дело в том, что все трассы конечного торможения и посадки, начинавшиеся с ноля, вели прямо на Землю - в обход главной гиперсветовой базы на Луне. Но особенно почетными, в прямом и переносном смысле этого слова, считались трассы первого ноль-десятка, обозначенные двузначными цифрами и замыкавшиеся на центральном космодроме Земли - Байконуре. По трассам ноль-десятка принимались чрезвычайники: триумфаторы, вершители подвигов и открыватели новых миров, аварийные корабли с тяжелобольными, нуждавшимися в срочной медицинской помощи высшей квалификации... И виновники грубых, опасных для людей и техники нарушений правил космического бытия и регламентов космовождения. И поскольку в своем последнем рейде патрульный корабль 'Торнадо' подвигов не совершил и открытий не сделал, поскольку материальная часть его была в полном порядке, а экипаж вполне здоров, у штурмана не могли не возникнуть разного рода навигационные сомнения и тревоги.
Избегая смотреть на командира и мысленно благодаря его за деликатное молчание, Клим Ждан погрузился в ретроградную расшифровку всех этапов гиперсветового подхода, предшествовавших явлению корабля на 'свет Божий'. Чтобы не нервировать штурмана понапрасну, Лобов сбалансировал корабль на автопилоте и перешел из ходовой рубки в кают-компанию. Вскоре к нему присоединился и Алексей Кронин. Лобов сидел за столом, механически потягивая из бокала золотистый тоник специального состава с интригующе-поэтическим названием 'Глоток солнца'. Собственно, занятие Ивана было обязательным после выхода из гиперсвета, - не столько питием в обычном смысле слова, сколько лечебной процедурой, снимавшей нервное напряжение и компенсировавшей действие хаотических перегрузок на человеческий организм. Однако врачи и соммелье, искусные мастера по изготовлению напитков, прилагали все усилия, чтобы сделать эту лечебную процедуру не только полезной, но и приятной. Алексей достал из шкафчика прозрачный, тонкостенный, звенящий как колокольчик бокал из небьющегося стекла, хоть орехи им коли, и примостился рядом с командиром.
- Не возражаешь? - протянул он руку к сифону с тоником.
Иван рассеянно посмотрел на него и пожал литым плечом пожалуйста! Алексей нацедил себе сердитого напитка, всклубившегося шипящей от злости, плюющейся пеной. Спрашивать Ивана о том, о чем его только
